Проклятие королевы фей - Тереза Медейрос Страница 57

— Ты отлично выбрала себе оружие, женщина. Теперь мой черед сделать выбор.

Произнеся это загадочное предостережение, Остин развернулся и вышел, оставив ее одну.

Услышав стук засова, Холли бессильно упала на скамью у окна, задрожав, точно тростник на ветру. Возможно, Остин больше не вернется к ней, но, доказав ему, что он не чудовище, каким был его дед, она, по крайней мере, не нанесла рану его душе. Едва сдерживая слезы, Холли подумала, как плохо, что она не может сказать то же самое про свое сердце.

Сон не шел к ней. Холли крутилась в постели, казалось, ставшей вдвое шире с прошлой ночи, когда она лежала здесь со своим супругом. Пуховая перина грозила поглотить ее. Одеяла и простыни спутывали ей ноги, так что в конце концов Холли отшвырнула их. Даже тончайшая рубашка будто душила ее, стягивая петлей шею. Не в силах болыпе терпеть, Холли стащила рубашку с себя и бросила ее на пол, решив спать так, как привыкла сызмальства.

Но ласковое прикосновение прохладного ночного воздуха к обнаженной груди лишь напоминало ей, что она больше не ребенок.

Сон пришел к ней неожиданно, наполненный лихорадочными видениями. Вдруг очнувшись, Холли обнаружила, что одиночество ее нарушено: у кровати виднеется чья-то тень. Голос разума поспешил предостеречь ее, но какой-то первобытный инстинкт с радостью приветствовал это воплощение ее сокровенных желаний.

Ее тело с готовностью откликнулось, когда он, объятый мраком, опустился на нее: самодовольный сатир, наполовину ангел, наполовину дьявол.

Он избегал целовать ее в губы.

Этот ласковый Остин, порожденный светом звезд и темнотой, прикоснулся устами к ее виску, очертил языком нежные раковины ее ушей, ткнулся в подбородок, затем, подавшись вниз, прильнул к пульсирующей жилке на шее. Холли удовлетворенно улыбнулась в темноте.

Зачарованная его ласками, она захотела прикоснуться к нему, но тотчас же стиснула руки в кулаки, испугавшись, что, если она уступит этому искушению, он снова растает, превратившись в туман вожделения, из которого она призвала его.

Язык Остина прикоснулся к ее соску, и Холли испытала острое наслаждение. Не в силах устоять перед его настойчивыми губами, она изогнулась. Ее пышная грудь вызывала восторженное поклонение, знавала и язвительные насмешки, но еще никогда ее не ласкали с такой страстью.

Но он ни разу не поцеловал ее в губы.

Он покрыл нежными поцелуями трепещущую кожу ее живота. Его язык скользнул в пупок, намекая Холли, что ни одна частица ее тела не укроется от его ласкового проникновения. Ему не пришлось прибегать к силе, чтобы раздвинуть ей ноги. Его колючий подбородок царапал атласную кожу ее бедер, и ноги Холли стыдливо раздвинулись, приглашая его утолить терзающий ее голод.

Холли ни за что на свете не забудет испытанное ею наслаждение. Борясь с желанием вцепиться пальцами в его волосы, Холли скользнула ногтями по его ладоням, оставив на них крохотные кровавые бусинки. Она протяжно застонала, а его язык продолжал в одно и то же время утешать и бесить ее, умело распаляя ее ноющее тело, а затем отступая, чтобы через мгновение вернуться вновь.

Но он не целовал ее в губы.

Один, два, три раза он довел Холли до грани экстаза, но ее задыхающиеся мольбы дать ей избавление, казалось, лишь удлиняли круги, выписываемые его языком. Когда Холли уже начало казаться, что она сейчас умрет, если он не обратит свое внимание на ее изнывающее от желания лоно, в дело вступили его руки.

Холли корчилась в судорогах, охваченная отчаянным желанием обвить его руками и ногами. Оглушенная обрушившимися на нее чувственными переживаниями, она вцепилась в бархатные ленты, свисающие со стоек кровати, пытаясь не утонуть в море восторга. Тогда он кончиком мизинца свободной руки нежно провел по укромной ложбинке между ее ягодицами.

Холли содрогнулась от этого откровенного призывного прикосновения и застонала.

Его голос, хриплый и в то же время ласковый, послышался в темноте.

— Вы и теперь откажете мне, миледи? Мне следует извиниться и уйти?

Он не дотрагивался до нее, но даже его дыхание жгло Холли кожу. Она чувствовала пламя, исходящее от его языка, сильных пальцев, ожидающих позволения прикоснуться, овладеть. Он выбрал себе оружие с дьявольским искусством смертельного врага, однако Холли, не разуверившаяся до конца, все еще надеялась, что он прислушается к ее желаниям. Если она откажет, он уйдет без единого слова возражения, не дав выхода своей страсти, и она останется зависшей над пропастью, где ее ждет мрак безысходности.

Вцепившись в бархатные ленты с такой силой, что они врезались ей в ладони, Холли сдавленно вымолвила одно слово, решившее судьбу их обоих:

— Останься.

И он остался. Его пальцы возобновили свои утонченные ласки, а губы с опустошительной нежностью блуждали по ее телу. Волна неописуемого наслаждения захлестнула Холли, и она вскрикнула от восторга.

Но прежде чем улеглась трепетная дрожь, охватившая ее, он ворвался в нее — мощный, неистовый, желанный… Его размеренные движения, проникающие в самую глубину, мало напоминали то, что произошло прошлой ночью. Остин вел себя так, будто впереди у него вся ночь, вся жизнь, чтобы предъявить свои права на Холли, навеки поработить ее.

Но он не целовал ее в губы.

Холли захотелось вцепиться ногтями в спину, колотить кулаками по железным мышцам плеч, но она сдержалась, не давая себе воли. Она лежала под ним, беспомощно раздвинув ноги, услаждая его своим пульсирующим лоном. Закусив губу, Холли громко застонала. Но он знал, как продлить эту сладкую муку. Его пальцы начали ласкать маленький бугорок, скрытый в курчавых зарослях, и из уст Холли помимо ее желания вырвались крики о пощаде. Остин словно пытался превратить ее в то, чего больше всего боялся: в жалкое хнычущее создание, подчиняющееся лишь примитивным чувственным инстинктам.

Холли сбилась со счета, сколько раз он затаскивал ее на этот черный утес, чтобы затем низвергнуть вниз. Наконец после сладостной вечности его убыстрившийся темп и напрягшиеся мышцы дали ей понять, что и он присоединился к ее падению. Когда все закончилось, он ушел, так же молча, как и пришел, оставив обливающуюся потом и дрожащую Холли на опустевшей кровати.

Вчера муж бежал от Холли так, будто, промедлив мгновение, он лишится разума; сегодня же он забрал с собой частицу ее истерзанной души.

Так ни разу и не поцеловав ее в губы.

Лишь одна дверь выходила из северной башни в окруженный стеной внутренний двор. Распахнув ее ударом кулака, Остин, шатаясь, вышел на благодатную прохладу опустившейся на Уэльс ночи. Прижавшись к каменной стене, он поднял лицо к небу, чтобы насыщенный туманом воздух освежил пылающую кожу.

Возможно, Холли совершила глупость, бросив ему перчатку, но он совершил еще большую глупость, приняв этот вызов.

Остин не смог бы ответить, что заставило его возомнить, будто он сможет прикасаться к своей жене — в прямом и переносном смысле — и в то же время оставаться бесстрастным. Холли пленила его одним лишь тихим радостным вздохом, который сорвался с ее уст, когда она увидела его стоящим в темноте у кровати. Но он заставил себя продолжать это сводящее с ума представление, до конца разыгрывая безразличие, стиснув зубы, сдерживая экстаз, который раскрыл бы его обман.