Кинжал с красной лилией - Жюльетта Бенцони Страница 58

— Разве для этого король не должен умереть, оставив Марию регентшей? Но мне кажется, он не может пожаловаться на свое здоровье!

— А между тем все только и толкуют, что о его скорой смерти, в которую, надо сказать, верится с трудом. Королева сейчас одержима новой идеей, она хочет, чтобы ее короновали по всем правилам. Тогда она точно станет регентшей. Но кто из друзей Франции может пожелать такой королевы? Для Франции это будет катастрофой.

— Могу себе представить... Но вернемся к вашему отъезду. Королева не боится гнева своего супруга?

— Она скажет ему, что пошлет за мной без промедления и притворится, что плачет... Или будет кричать в три раза громче него... Она прекрасно понимает, что новая беременность и смерть великого герцога избавили ее от угрозы развода. Смотрите, вот уже и городские стены!

В самом деле, слабый свет будущего хмурого дня обозначил на посветлевшем небе толстые старинные башни, похожие на две перечницы. Сторожа-вратники суетились, отмыкая тяжелые засовы, а они с трудом поддавались, громко скрежеща. По обе стороны ворот их открытия уже дожидался народ, больше его было по ту сторону подъемного моста, где орала и шумела ватага студентов. Как видно, они бражничали в каком-нибудь из деревенских кабачков и теперь всеми силами поддерживали в себе боевой дух, ожидая сурового наказания от надзирателя своего лицея.

Ворота растворились, Джованетти отдал распоряжение кучеру трогаться, но тут дверцу кареты приоткрыла рука офицера королевской стражи.

— Вы монсеньор Джованетти, бывший посол великого герцогства Тосканского?

— Почему бывший? Я был и остаюсь послом великого герцога Тосканского, лейтенант, до тех пор, пока мой повелитель не освободит меня от моих обязанностей. Что вы хотите?

— От вас лично ничего, но я желаю знать, кто едет в карете вместе с вами?

— Мой секретарь и кухарка.

— Кухарка? В одной с вами карете? Мне кажется немалой странностью совместное путешествие со слугами!

— А мне нет, — резко отрезал рассерженный Джованетти. — Я дорожу ее редким талантом и забочусь о ней.

— Впрочем, это ваше дело! А мы посмотрим на вашего секретаря, — заявил лейтенант, подозвав к себе своего подчиненного с фонарем, чтобы осветить внутренность кареты. Он взял фонарь и направил дрожащее пламя свечи на лицо Лоренцы, наполовину скрытое черным капюшоном зимнего плаща. Довольная улыбка зазмеилась под лихими усами лейтенанта.

— Боюсь, что вам, господин Джованетти, придется впредь обходиться без услуг секретаря, — заявил он.

— По какому праву вы вмешиваетесь в мои дела? — возмутился Филиппо. — У меня на руках его паспорт...

— Не трудитесь искать! Именем короля я требую вас последовать за мной, госпожа де Сарранс, в девичестве... Даванцатти, — хоть и с затруднением, но все-таки произнес лейтенант.

Лоренца, тяжело вздохнув, уже приготовилась выполнить распоряжение лейтенанта, но Джованетти удержал ее.

— По какому праву вы требуете, чтобы мадам следовала за вами?

— Она обвиняется в убийстве маркиза де Сарранса, с которым была обвенчана. У меня распоряжение об ее аресте, и я должен сопроводить ее в Шатле. Выходите, мадам, не устраивайте историй.

Джованетти по-прежнему загораживал дверь кареты.

— Об этом не может быть речи, лейтенант! Карета принадлежит мне, и на тех, кто находится в ней и путешествует вместе со мной, распространяется право дипломатической неприкосновенности. Мадам находится на территории Флоренции!

— Говорите, что хотите, но она подданная короля Франции, — объявил рассерженный офицер. — И я обязан выполнить полученный мною приказ, который гласит, что мадам де Сарранс запрещено покидать границы Франции! Не вынуждайте меня применять силу!

— Я тоже думаю, что вам не стоит трудиться и применять силу, лейтенант, — вмешалась в разговор Лоренца. — Я готова следовать за вами. Прощайте, мессир Филиппо. Мне никогда не забыть вашей дружбы. Поезжайте спокойно.

— Уехать без вас? Никогда! Я немедленно возвращаюсь к себе в посольство!

— Ничего подобного, — прервал его лейтенант. — Вы, покинув Париж, продолжите свое путешествие. Мне приказано в случае необходимости снабдить вас эскортом. Особняк в тупике Моконсей больше не находится в вашем распоряжении. Счастливого пути!

В этот миг очнулась Бибиена, онемевшая от горя при виде катастрофы, грозившей ее девочке.

— Я пойду с донной Лоренцой, — воскликнула она, и, поспешив за любимой bambina, увлекаемая собственной немалой тяжестью, едва не вывалилась из кареты. Лейтенант поддержал ее и водворил на место жесткой рукой.

— Вы никуда не пойдете и поедете дальше. Я лишил господина посла его «секретаря» и не хочу лишать его еще и кухарки! Кучер, трогай! Удачного путешествия!

Все рухнуло. Пришлось подчиниться приказу. Лоренце связали руки и подвели к мулу, на который помогли сесть. Карета выехала из ворот Сен-Жак. Пока она не растворилась в рассветном тумане, вслед ей смотрели полные слез глаза той, что стала жалкой арестанткой...

И среди ясного дня замок Шатле на острове Ситэ выглядел достаточно грозно, а уж в предрассветных сумерках был просто зловещим. Высокая темная стена с двумя мощными круглыми башнями, ворота, за воротами располагался глухой квадратный мощеный двор, все три этажа донжона заняты тюремными камерами. Мрачные сводчатые галереи ведут из крепости и на правый берег Сены — через узенькую уличку Сен-Лефруа к мосту Менял — и на левый к улице Сен-Дени.

Несколько столетий назад замок оборонял Париж, расположившийся на острове, но с тех пор город разросся. А когда король Филипп Август огородил столицу крепостными стенами, Шатле окончательно лишился военного значения. Окрестные горожане, хоть и жили рядом с замком поколение за поколением, так и не привыкли к мрачному соседству. Да и как привыкнешь, если всем известно, что темная и мрачная крепость перед их глазами — светлый рай по сравнению с тем, чего глаза не видят. Дело в том, что в землю уходило еще четыре или пять этажей с темными карцерами и страшными каменными мешками, куда не было доступа ни свету, ни воздуху, зато воды Сены, особенно во время приливов, чувствовали себя там, как дома. Но самым страшным местом тюрьмы Шатле была так называемая «яма». По форме она напоминала воронку, узника спускали туда на веревках при помощи шкива, и несчастный не мог там ни сесть, ни лечь из-за наклонных стен. Он был вынужден удерживаться на ногах только стоя. Но его мучения не длились слишком долго — в изнеможении от усталости он рано или поздно падал в колодец, к которому вела воронка и в глубине которого текла Сена.

Перед стражниками, сопровождавшими Лоренцу, поднялась двойная решетка, и все они вошли в сводчатую узкую галерею, которая привела их в небольшую комнатку, где располагалась судебная канцелярия. Там всегда горели свечи, потому что и днем в ней было темно, как ночью. Два чиновника встречали нового узника, один записывал имя и фамилию в толстенную книгу, другой со свечой в руке внимательнейшим образом осматривал его, сосредотачиваясь в первую очередь на лице. Его обязанностью было запомнить преступника, чтобы в случае побега, а потом и поимки он мог бы его опознать. Их называли «физиономистами», но когда на этот раз физиономист принялся осматривать Лоренцу, писарь умерил его пыл: