Леди Роз - Сандра Уорт Страница 58

Они оправдались в первое утро нового, 1461 года. Снаружи завывал ветер, загонявший всех под крышу. На улицах не было слышно ни песен, ни веселого шума. Мы с детьми играли в «горячие устрицы», и я не сразу увидела первых раненых, прискакавших в Эрбер. Сначала до меня донеслись пронзительные вопли слуг и проклятия мужчин, собравшихся во дворе. На булыжник с грохотом и звоном летели складные столы и ведра; хрипло каркали вороны, сидевшие на коньках крыш, собаки захлебывались лаем. Выглянув в окно, я увидела, как с седла сполз раненый и упал в снег. Другие раненые бежали к нему на помощь, а третьи в это время выезжали из тени сводчатых ворот. Некоторые направлялись к лестнице, ведущей в большой зал, другие брели на кухню или конюшню, оставляя на снегу яркий кровавый след. Мод и графиня, бледные от страха, выбежали из своих покоев в коридор. Мы дружно устремились в большой зал, чтобы встретить гонцов.

Даже если я проживу тысячу лет, все равно никогда не забуду подробности того, что случилось потом.

Все домочадцы графа Солсбери и раненые, которые еще могли стоять, окружили мужчину с седыми волосами, запачканными кровью. Он опустился перед графиней на колени, прижав к боку раненую руку. Графиня жестом велела ему встать. Человек подчинился; от выражения его лица у меня сжалось сердце. Я затаила дыхание и с ужасом ждала его слов.

– Я принес самую страшную весть, которую человек может принести матери, сестре, жене, дочери, сыну, отцу или брату. Миледи… – Он осекся, откашлялся и продолжил: – Наш безмерно любимый и досточтимый лорд, ваш муж, Ричард Невилл, граф Солсбери, и ваш сын, сэр Томас Невилл… мертвы. Как и две тысячи воинов армии Йорка… Милостивый Господь принял их души.

Зал заполнили крики, вопли, рыдания и другие звуки, которые люди издают в момент величайшего горя; у меня перехватило горло. Множество рук протянулось к зашатавшейся графине; другие подхватили упавшую в обморок Мод. Когда крики стихли, гонец медленно, то и дело запинаясь, сказал:

– Родственник графа Ричард Плантагенет, герцог Йорк, погиб вместе с ними… Так же, как его сын Эдмунд, граф Ретленд, и многие другие, кого мы знали и любили и о ком будем скорбеть вечно… – У человека сорвался голос. Воздух пронзили новые вопли, сменившиеся мучительными стонами. Голос гонца зазвучал снова:

– Герцог, графы и сэр Томас Невилл сражались со славой… отдали свою жизнь борьбе за правое дело и благо простых людей… и пали смертью храбрых…

Я заставила себя поднять глаза и обвела взглядом искаженные страданиями и залитые слезами лица окружавших меня людей. Стоны прекратились; наступившая тишина изменила все, соединив нас в общую цепь без различия пола, возраста и происхождения. Эта цепь, скованная из вечной скорби, была крепче любой стали, ибо ее черное кольцо не мог бы разорвать никто на свете.

В последующие дни начали выясняться болезненные подробности, некоторые были столь ужасны, что их скрывали от графини и Мод.

Нарушив рождественское перемирие, которое они согласились соблюдать, тридцатого декабря ланкастерцы напали на фуражиров Йорка в лесу между уэйкфилдскйм мостом и замком Сэндл. Йорк заметил это и тут же приказал надеть на него доспехи. Советники уговаривали его не совершать вылазку, а дождаться возвращения людей, отправившихся по домам праздновать Рождество. Но Йорк отверг их совет. «Я не могу принести в жертву этих людей, – сказал он. – Лучше смерть, чем бесчестье».

Герцог приказал опустить мост, провел своих людей через ров и поскакал в лес. Врагов было втрое больше; он доблестно сражался с ними и погиб как герой. Сын Йорка, семнадцатилетний Эдмунд, граф Ретленд, попытался добраться до монастыря, но в нескольких ярдах от уэйкфилдского моста его догнал лорд Клиффорд. Безоружный Ретленд умолял пощадить его, но Клиффорд крикнул: «Клянусь кровью Христовой, твой отец убил моего отца, а я убью тебя и всех твоих родных!» – и вонзил меч в сердце мальчика. Граф Солсбери умер на следующий день, но как именно, никто толком не знал.

– Мой отец избежал бойни, но ночью был взят в плен одним из людей Троллопа. Его отвезли в замок Понтефракт. Достоверно известно только одно: он просил сохранить ему жизнь, предлагал огромный выкуп, но это не помогло. То ли ему отрубили голову, то ли просто убили… – Джон проглотил комок в горле. – Вряд ли мы когда-нибудь узнаем правду.

Он сидел на краю кровати, закрыв лицо руками. Услышав мой судорожный вздох, Джон поднял голову и глухо сказал:

– Это не все.

Я оцепенела. Не все? Обман, измена, военные действия во время священного праздника, нападение из засады, убийство безоружного мальчика. Неужели этого недостаточно?

– О боже, – пробормотала я, – что еще там могло быть?

Джон внезапно вскочил на ноги; в его глазах горел лютый гнев. Я невольно отпрянула.

– Клиффорд отрубил им головы и принес Маргарите, а та прибила их к воротам Йорка. И со смехом потребовала, чтобы на голову герцога надели бумажную корону, потому что ему предстояло стать королем.

Я сжалась от ужаса и поднесла руку ко рту. Бесчестить павших… доблестно погибших в бою… Ничего отвратительнее нельзя было себе представить. Действия Маргариты нарушали все законы и правила. Никогда, даже в кошмарных снах, я не могла себе представить, что она способна на такое святотатство, на такую невероятную жестокость. Теперь нам предстояла война a entrance — не на жизнь, а на смерть. Внезапно мне стало плохо. Я ухватилась за столб, опустилась на кровать, посмотрела на измученное лицо Джона, хотела что-то сказать, но не нашла слов.

За несколько дней мир изменился до неузнаваемости и больше никогда не станет прежним.

Джон круто повернулся, вышел из комнаты и не возвращался несколько часов. Я знала, что он скакал по пустошам, таким же мрачным и безотрадным, как его дух. Я с мучительной болью вспомнила слова, сказанные Томасом: «Джон, когда ты рядом, я чувствую себя в безопасности». Я закрыла глаза. На сей раз Джона рядом не оказалось, и Томас погиб. Я боялась, что слова брата будут терзать Джона до конца его дней.

В конце концов я стряхнула с себя страшное оцепенение и поплелась к свекрови. По дороге до меня донеслись чьи-то нежные голоса. Я остановилась, а потом на цыпочках подошла к двери маленькой комнаты. Все дети собрались там и сидели на полу вокруг жаровни, в которой тлели угли. Тут были шестилетняя Анна и восьмилетняя Белла Уорик и наши трехлетние двойняшки, их тезки. Няни поблизости не было, хотя я знала, что надолго она их не оставляет. Они говорили так тихо, что мне пришлось напрячь слух.

– Они улетели на Небеса, – сказала Белла.

– Что такое Небеса? – спросила наша маленькая Анни.

Я прижалась к каменной стене. Глаза щипало, грудь сжимала ужасная тяжесть.

– Это такое место на небе, – сказала Анна Уорик, гордая тем, что она знает ответ.

– И что они там делают? – с любопытством спросила малышка Иззи.

Судя по всему, Белла никогда об этом не думала; вопрос застал ее врасплох. После долгого молчания она промолвила: