С тобой навсегда - Татьяна Ковалева Страница 58

И приходит весна! Боже мой, новая весна! Опять весна! А я такая старая — мне скоро целых двадцать восемь лет!

Март в этом году холодный. Всюду много снега. Когда еще он растает!.. А с небес нет-нет да и еще снежку подвалит, и подует зябкий северный ветер. Кажется, не дождаться тепла…

Вдруг обнаруживаю в своем почтовом ящике извещение, Лейпциг вызывает меня на переговоры.

«Ну наконец-то!..»

Я безумно рада этому извещению, однако через минуту рву его и выбрасываю в мусорный бак, что стоит возле подъезда. Почему Петер столько времени ждал, почему раньше не хотел поговорить со мной? А теперь, когда я потихоньку начала успокаиваться, он объявился.

Через неделю приходит второе извещение. Но я и его рву на мелкие клочки. Наверное, время ушло. И я уже ничего не жду от Петера. Я даже удивлена тому, что ничего от него не жду. И удивлена своему спокойствию…

А ночью плачу. Проливаю так много слез, что мне приходится переворачивать подушку. Мне так плохо, так трудно одной… Мне очень хочется спрятаться хоть ненадолго за твоими плечами, Петер, мне хочется, чтобы твои сильные руки поддержали меня — именно теперь! В моей жизни наступил такой период — я сейчас очень ранима. И слаба. Я только с виду сейчас кажусь сильной и независимой. А на самом деле пороха в моих пороховницах — щепоть. Я хочу, чтоб ты был рядом, Петер, чтоб поддерживал меня, чтоб служил мне, как мужчина служит женщине, жене, будущей матери его ребенка. И еще… я хочу тебя, Петер! Я тебя ненавижу, я тебя люблю!.. Я только о тебе и думаю, потому буду рвать все твои дурацкие извещения. Я так люблю тебя, что тебе со мной не бывать!

«О, любимый!..»

Но приходит утро. И я опять сильна, и воля моя непреклонна. Я спокойно пью фруктовый чай с подсушенным хлебом и сажусь за свои переводы. Подушка — подружка моя ночная — никому не расскажет о моих слезах. Имя твое, что срывалось с губ моих, навсегда потонуло в ее глухих недрах.

Вечерами отдыхаю у телевизора, правильнее будет сказать — пытаюсь отдыхать. Информационные программы постоянно подбрасывают какие-нибудь тревожные новости: где-то бушуют ураганы, где-то идут войны, где-то — волнения, и страдают люди… А у меня такой характер, что я все людские беды принимаю близко к сердцу. Не умею как другие: услышал, прочувствовал и забыл. У меня откладывается.

Почти каждый день мелькают сообщения из Германии. Там неспокойно: курды устраивают беспорядки в Дортмунде, проводят факельные шествия, требуют равных прав с коренным населением. Я смотрю на экран. Боже! Как их много! Вся улица заполнена демонстрантами… Над головами тут и там — портреты Аджалана. Столкновения с полицией… Идут в ход дубинки, слезоточивый газ. А вот говорят о ливанских беженцах на севере Германии. Против них выступают террористические организации, устраивают поджоги. Мне думается, я знаю, кто прикладывает здесь свою руку, вернее — свою спичку. Во всяком случае по убеждениям Артур — один из них, из террористов. С его необузданной злой натурой не террористом он не может быть. Выбросить турка из поезда — вот для Артура олицетворение геройства.

В один прекрасный день ко мне опять приходят Вера и Надежда. Они приносят две новости. Первая новость: Петр Петрович, узнав, что я в Питере, через подруг приглашает меня на работу. Но я отказываюсь, ибо с этим у меня решено. Вторая новость: девочки видели вчера Кандидата — он катает на своем «мерседесе» другую блондинку. Кандидат, вероятно, неравнодушен к блондинкам. Девочки говорят, что та, другая, прочно сидит в машине и цветет, как майская роза, а у Кандидата «физия» довольно кислая.

Вера говорит:

— Наверное, Кандидат не может забыть тебя!

Надя дополняет:

— Подумай, Люба!

Когда подруги уходят, я думаю:

«Мне никто не нужен теперь. У меня есть крыша — какая-никакая, а своя. У меня появилась работа — не было бы счастья, да несчастье помогло. И дела мои идут все лучше. Но самое главное, с каждым днем я все явственнее ощущаю в себе — там, под сердцем, — новую жизнь. Наверное, там бьется уже маленькое сердечко. Созвучно с моим. Это моя плоть и в то же время не моя. Ребенок. Я даю ему жизнь. Я не одинока. Я даже по-своему счастлива…

Он родится, и мне будет, конечно, трудно без серьезной опоры. Возможно, придется даже что-то менять. Но потом он подрастет и станет мне помогать. И жить мы будем душа в душу. Я знаю уже, как ребеночка назвать, — если будет мальчик. А будет мальчик, я не сомневаюсь. Я назову его…»

Тут слышу через открытую форточку — тормоза скрипнули у подъезда. Я вздрагиваю. Отчего-то ко мне приходит уверенность, что там внизу из такси выходит Петер.

Подхожу к зеркалу, делаю прохладное лицо, недоуменно приподнимаю брови. «Вот так, что ли, на него посмотреть?»

Слышу через входную дверь — включился мотор лифта.

«Это Петер поднимается ко мне. Моя душа, должно быть, видит сквозь стены. Что сказать ему? А что он мне скажет? Есть ли нам что сказать друг другу?..»

Мотор лифта выключается. «Я успею досчитать до десяти, и раздастся звонок».

Мысленно я считаю до десяти. Я знаю, это Петер подходит к порогу. Откуда мне это известно? Мое отражение в зеркале пожимает плечами.

— Знаю и все!..

У меня бывают иногда ощущения повторимости момента — будто момент этот я уже переживала когда-то. Но когда — ни за что не вспомнить. Вероятнее всего, в прошлой жизни… И это не мои фантазии! В медицине ощущение повторимости момента, эпизода именуется jamais vu. Вот такое ощущение и посещает меня сейчас. Я на пару минут становлюсь ясновидящей. Я смотрю в зеркало — себе в глаза и вижу, как рука Петера тянется к кнопке звонка. Рука все ближе и ближе. Я так напряжена, я так жду этого звонка, что, кажется, умру на месте, если он не раздастся.

И из груди моей едва не вырывается стон облегчения, когда звонок, мой любезный звоночек, возвещает наконец на всю квартиру о явлении гостя!..

Но я стою еще некоторое время возле зеркала. Я вижу, как взволнованно переминается Петер с ноги на ногу у моей двери. Я мучаю его с минуту. И когда звонок раздается опять, подхожу к двери. Открываю…

Да, это Петер стоит на пороге.

Петер смотрит на меня и долго ничего не говорит. Мне кажется, он молчит целую вечность. А я так жду его слов. Но тут вижу: говорят глаза его. Они полны любви и восхищения:

«Ты самая прекрасная женщина в мире! Я люблю тебя! Я не могу без тебя!..»

Наверное, нечто подобное и в моих глазах.

«А разве могло быть иначе?»

Я отступаю на шаг, этим приглашая Петера войти. Он входит, идет ко мне. В волнении я прижимаюсь спиной к стене прихожей. Мне некуда больше отступать. И Петер обнимает меня, и вздыхает легко-легко. Я знаю, так вздыхает человек, которого отпустила боль. По этому вздоху я догадываюсь, какая сильная боль мучила столько времени моего Петера…

Он говорит тихо: