Наивная плоть - Нора Робертс Страница 59

Слезы были близко, опасно близко. Она попыталась их прогнать и отпила чаю вместо лекарства.

Ей хотелось выпить.

– Нам это не навредит. Твое вступление к новостям в шесть часов пошло вверх на пяти рынках. И зрителям очень понравилась твоя поездка на воздушную базу «Эндрюз» на прошлой неделе.

– Черт, меня от этого тошнит! – Она с размаху швырнула чашку о стену; разлетелись осколки, а серебряные обои покрылись пятнами чая. – И от той маленькой сучки в Чикаго, которая пытается подорвать мой рейтинг!

– Да, она – искра под сковородкой. – Дэн даже не вздрогнул от этого взрыва ярости. Он его ждал. Теперь она начнет понемногу успокаиваться. А когда успокоится, Дэн знал, ей потребуется его участие.

Уже несколько месяцев он не отказывал Анджеле в разнообразном участии.

– Через год о ней никто и не вспомнит, а ты все так же будешь номером первым.

Анджела опустилась за стол, откинулась назад, закрыла глаза. Она что-то делала не так. Казалось, что все идет совершенно не так, как она планировала, когда создавала свою собственную продюсерскую фирму. Она была главной, да, но оказалось, здесь столько работы! Столько требований, запросов, так много, страшно много возможностей поскользнуться!

Но она не могла поскользнуться. Она не пережила бы провала. Анджела медленно и глубоко дышала, пытаясь успокоиться, как она обычно делала, чтобы прогнать нервную лихорадку. В таких случаях, напомнила себе Анджела, намного полезнее подумать о чужих неудачах.

– Ты прав. Когда Дину вышвырнут, ей и смешок от публики будет за счастье. – И у Анджелы было кое-что, чтобы приблизить этот прекрасный день.

Когда губы Анджелы изогнулись в улыбке, Дэн подошел к ней сзади и принялся массировать ей плечи, чтобы снять напряжение.

– Главное, расслабься. Давай я буду волноваться за нас обоих.

Ей нравились прикосновения его рук – мягких, умелых, уверенных. Благодаря им Анджела чувствовала себя защищенной, неуязвимой. Она так отчаянно нуждалась сейчас в этой поддержке.

– Они любят меня, правда, Дэн?

– Конечно, любят. – Руки Дэна медленно поднялись к ее шее, а затем соскользнули вниз, на груди. Они были такими мягкими, тяжелыми и всегда одинаково сильно его возбуждали. Он легонько пощипывал соски, пока не почувствовал, как они затвердели под его пальцами, и тогда его голос невольно зазвучал ниже:

– Все любят Анджелу.

– Они всегда будут меня смотреть. – Она вздохнула, расслабляясь под мявшими ее руками.

– Каждый день. От побережья до побережья.

– Каждый день, – шепотом повторила она и улыбнулась шире. – Пойди запри дверь, Дэн. И скажи Лорейн, пусть никого со мной не соединяет.

– С удовольствием.

Холодными ночами в пустыне было трудно вспомнить ослепляющий дневной зной. Точно так же, как после первых взрывов бомб забылась смертельная скука долгих недель «Щита пустыни».

Финн был и на других войнах, но никогда еще не чувствовал, чтобы военные правила так сильно подрезали ему крылышки. Но для предприимчивого репортера всегда найдется способ обойти ограничения. Финн никогда не отрицал, что нельзя передавать информацию, представлявшую ценность для вражеской разведки, чтобы не поставить под удар свои же войска. Но он не был дураком или слепым честолюбцем. Он видел свою работу и свой долг в том, чтобы выяснить, что происходит вокруг на самом деле, а не по сводкам официальных сообщений.

Дважды они с Кертом забирались во взятый напрокат фургончик с переносной спутниковой антенной, вмонтированной в кровать, и уезжали куда глаза глядят. По едва обозначенным дорогам и песчаным барханам им удавалось добраться до расположений американских войск. Финн выслушивал солдатские жалобы и надежды, а потом возвращался на базу, чтобы передать сообщение и о том, и о другом.

Он наблюдал, как летали «Скады» и как их перехватывали «Патриоты». Он спал урывками и жил в постоянном ожидании химической атаки.

Когда война спустилась с небес на землю, он был готов и страстно желал идти за солдатами в столицу Кувейта.

Позднее это сражение назовут решающим – сотни часов ожесточенной борьбы за освобождение Кувейта. Когда войска союзников заняли позиции вдоль реки Евфрат и дорог, связывавших столицу с другими городами, иракские части обратились в бегство. Торопясь, как сказал Финну один военный, «поскорее унести ноги от американцев».

На дорогах были гигантские пробки, застрявшие танки, брошенное имущество. Двигаясь в сторону города на своем пыльном фургончике, Финн обозревал результаты отступления. Миля за милей вдоль дороги стояли разбитые вдребезги машины. В воронках от бомб валялись перевернутые, полуразобранные на запчасти автомобили. Везде были разбросаны личные вещи – матрасы, одеяла, сковородки и предметы амуниции. Невероятно, но однажды он заметил на песке люстру – ее стеклянные кристаллы сверкали на солнце, как раздавленные драгоценности. Но страшнее, намного страшнее, было наткнуться на труп.

– Давай здесь немного поснимаем. – Финн вышел из фургончика, и под его сапогом треснула одна из видеокассет, разбросанных прямо по проезжей части.

– Похоже на распродажу вещей из ада, – прокомментировал Керт. – Кажется, чертовы мерзавцы ограбили город перед тем, как смыться.

– Как всегда, они решили подумать о себе. – Финн показал на трепетавший на ветру ярко-розовый лоскут, выбившийся из кузова перевернутого грузовика. Это было сверкающее блестками вечернее платье. – Где, черт побери, она собиралась его носить?

Он выбирал место для съемки, пока Керт устанавливал оборудование. Финн не думал, что что-нибудь еще сможет его удивить Особенно после того, как на его глазах жалкие, изможденные иракские солдаты безропотно сдавались войскам союзников. После того, как он видел на их лицах страх, усталость и облегчение, когда они вылезали из своих лисьих нор в пустыне. Нет, он не думал, что что-нибудь еще сможет задеть его на этой войне – ни разорванные тела, ни жестокость мародеров, ни смрад смерти под безжалостным солнцем.

Но от этого трепетания розового шелка, соблазнительно шелестевшего на ветру пустыни, его чуть не вырвало.

В городе оказалось еще хуже: нервы на взводе, гнев, опустошенность. Все было покрыто слоем маслянистой сажи от пожаров, пожиравших нефтяную кровь Кувейта.

Когда ветер дул в сторону города, небо становилось черным от дыма. Полдень превращался в полночь. Побережье было усеяно минами, и несколько раз на дню город содрогался от взрывов Орудийный огонь продолжался, и не отдельными залпами, а волнами свирепых атак на кувейтских солдат. Уцелевшие жители искали на кладбищах останки любимых и близких, не выдержавших пыток или подвергнутых мучительной казни.

И хотя Финн все это видел и рассказывал в своих репортажах, но он постоянно думал о том блестящем вечернем платье, рвавшемся прочь из-под песка.