Все девочки взрослеют - Дженнифер Уайнер Страница 59

— Ладно, хватит уже! — Мать пыталась быть веселой, но в ее тоне ощущалась угроза.

Она схватила с распродажной вешалки коричневый твидовый сарафан с короткой юбкой в складку. Из-под сарафана торчала белая блузка с круглым воротником. К рукаву был приколот коричневый бархатный берет в тон.

— Ну как? Может, для бат-мицвы не подходит, но разве не прелесть? Наденешь в школу на танцы.

Я в ужасе уставилась на платье, затем на мать. Сейчас она подмигнет, улыбнется и скажет, что пошутила. Но ничего подобного не случилось.

— Нет, — отозвалась я. — Нет… и точка.

Подошла продавщица в тесных черных джинсах и остроносых туфлях.

— Отнести что-нибудь в примерочную? — прокричала она сквозь грохот рок-музыки, звучащей в детском отделе.

Мама порылась в распродажных вещах (так и вижу, как тетя Элль визжит от ужаса), достала платье с длинными рукавами, сшитое из чрезмерно блестящего зеленого атласа, и протянула его продавщице.

— Слишком детское, — заметила я.

— Ну примерь, — попросила мама.

— Мне не нравится.

— Хотя бы выясним твой размер.

— Во-первых. — Я подняла палец. — Я уже знаю свой размер. Во-вторых: тема бат-мицвы Эмбер Гросс — «Голливуд», а не «Маленький домик в прериях».

Мать вздохнула.

— Я просто хочу, чтобы ты его примерила. Если подойдет, будем искать что-то похожее, если нет — двинемся дальше.

— Оно не подходит. Категорически, — упиралась я. — Мне известно, какие платья носят девочки. Я бывала на вечеринках…

Я умолкла, но слишком поздно. Мать уставилась на меня.

— Когда это ты успела?

Сердце подскочило к горлу. Я с трудом солгала второй раз за день.

— Ну, я была у Тодда и Тамсин. И слышала разговоры других девочек. Я в курсе, какие наряды они носят. Вечерние платья.

Я рванула в раздевалку. Чем раньше мать удостоверится, что зеленое платье мне ничуть не подходит, тем скорее я выберусь отсюда. «Повеселимся», — подумала я, сбрасывая туфли и джинсы. О да, сейчас будет весело.

Платье легко скользнуло на бедра, но на середине спины заело молнию. Я посмотрелась в зеркало. Груди почти подпирали подбородок. Кошмар, совсем как у матери! Понятно, почему молния не застегивается.

— Джой? — Мать постучала в дверь.

— Оно не подходит.

— Я хочу посмотреть! — настаивала она.

— Оно не подходит.

— Солнышко… — Мать покрутила дверную ручку.

Не надейся, я закрылась на замок. Я распахнула дверь и предстала перед матерью. Руки по швам, сиськи расплющены атласом.

— Ну что, теперь видишь?

Мать прокашлялась.

— Ладно, — согласилась она. — Попробуем другой размер. Может, другой лифчик поможет?

Она протянула руку к моей груди. Наверное, хотела поправить лямку бюстгальтера. Красная как рак, я захлопнула дверь и, задыхаясь, уставилась в зеркало. Молния не двигалась ни туда ни сюда. Мне было ненавистно собственное отражение. Волосы торчат, груди колышутся, из одного уха выглядывает слуховой аппарат.

— Джой…

Голос матери был сладким, как мед. Над дверцей появилось розовое платье с рукавами-фонариками. Я сдернула зеленое платье через бедра — оно затрещало по швам — и бросила его на дверь.

— Оставь меня в покое!

С каждым словом я швыряла на пол какой-нибудь предмет одежды: джинсы, блузку, левый ботинок, правый ботинок. Затем в одном белье я плюхнулась на усеянный булавками и ценниками пол и обхватила голову руками. Это она виновата во всем. Она виновата, что у меня здоровенные груди, что у меня такая ненормальная семья, что мне суждено навек остаться уродиной, которая не умеет ни говорить, ни одеваться. Мне даже не прикрыть свое уродство приличным платьем.

— Прости, — пробормотала мать через дверь.

— Ты меня не слушаешь, — обвинила я ее. — Ты никогда не слушаешь.

— Ладно, — примирительно произнесла она. — Пойдем в дизайнерские платья. Или в другой магазин. «Нордстром», «Ниман»…

— К черту! — бросила я, не открывая дверь и не двигаясь.

И тут я поняла, как ей отомстить.

— Я придумала! Купим лучше что-нибудь тебе.

С другой стороны двери повисло молчание.

— Вперед! В «Нордстром», «Ниман»…

Я натянула джинсы, надела через голову блузку.

— У меня уже есть все, что нужно, — ответила мать.

Мне даже не пришлось изображать ужас в голосе.

— Ты собираешься надеть что-то старое на бат-мицву своего единственного ребенка?

— Вообще-то да Черное платье. То, в котором была у Тамсини Тодда.

Я скорчила гримасу.

— А еще у меня есть прекрасный костюм, — добавила мать.

— Костюм, — саркастично повторила я. — Ты пошла бы в костюме на мою бат-мицву?

— Он прекрасный и к тому же почти новый. Я надевала его всего раз.

— Куда?

Я сунула ноги в ботинки и распахнула дверь. Мать опустила глаза.

— На шоу «Сегодня».

— То есть ему десять лет и его видел весь свет? Спорим, он черный? Он черный? Черный, да? — Я глядела на мать, пока та робко не кивнула. — Прибереги на случай похорон. Идем.

Я потащила мать в «Нордстром». Отдел больших размеров назывался «Анкор». Понятия не имею почему.

Мать тут же направилась к задней стене, где выстроилась армия черных костюмов.

— По-моему… — начала она.

Я не обратила на нее внимания и подозвала продавщицу, совсем как тетя Элль в Нью-Йорке.

— Здравствуйте. Я скоро стану взрослой. Моей маме нужно платье.

— Замечательно, — прощебетала продавщица.

Она была невысокой и пухлой, с широким розовым лицом и ярко-красной помадой в тон. Почему в отделы для полных нанимают непременно толстух?

— Что предпочитаете? — обратилась она к матери.

— Не знаю.

Мать ухватила рукав ближайшего платья и провела пальцами по блесткам, словно надеясь прочесть что-то важное, написанное азбукой Брайля.

— Секундочку. — Продавщица скрылась.

Мать стащила с вешалки кошмарное золотисто-красное одеяние с блестками и прижала к себе.

— Как тебе?

Я внимательно изучила.

— Бог обожрался мексиканской еды и блеванул на тебя.

— Спасибо, Джой. Очень мило.

Мать повесила модель на место, не глядя на меня.

Примчалась продавщица с полной охапкой одежды. Я выделила нечто из черного атласа с большим сверкающим ремнем из стразов и черное трикотажное платье с жакетом. Черное. Все черное. Черное с подплечниками. Как будто матери нужны подплечники. Как будто женщинам ее размера нужны подплечники.