Московский беSтиарий. Болтовня брюнетки - Маша Царева Страница 59

– Постой, а как же ледокаин? – заволновалась я.

Егор, уже нависший было над моей дрожащей от волнения рукой, положил машинку обратно на стол и серьезно на меня посмотрел.

– Ледокаин – в зубоврачебном кабинете детского сада. Саша, ты что, правда не понимаешь?

– Не понимаю что? – удивилась я.

– Боль – это необходимый атрибут татуировки! Атрибут, который многие малодушно игнорируют. Но без боли все это, – он обвел взглядом комнату, – будет ненастоящим.

– Почему? – пожала плечами я. – Боль забывается, а татуировка остается на всю жизнь. Какая разница?

– Огромная… И потом, тебе не будет очень больно, гарантирую.

– Правда? – я взглянула на него недоверчиво.

– Готова? – тихо спросил, почти прошептал Егор вместо ответа.

Я молча кивнула и на всякий случай зажмурилась. Мерное жужжание татуировочной машинки раздалось где-то совсем близко, возле моего уха. И в следующую секунду плечо словно комариный укус ожег. Я вздрогнула, и Егор, нахмурившись, отстранился.

– Саша, так не пойдет. Я же могу смазать линию. Так и будешь потом всю жизнь ходить с кривым орнаментом.

– Но что я могу сделать? – Я почувствовала, как глаза против моей воли наполняются вязкой влагой. Ох, только бы не заплакать. Пустить слезу в присутствии рокового мужчины означает забить первый гвоздь в гроб ваших так и не начавшихся отношений. Это закон природы.

Но Егора, по всей видимости, женские истерики не раздражали. Он снял перчатку и погладил меня по волосам.

– Не плачь. Все, что происходит с тобой, нормально и естественно. Просто попробуй расслабиться. Дыши глубоко. Давай вместе – вдох-вы-ыдох… Вдох…

Мы дышали в унисон, и его пальцы касались моей щеки, а по моему плечу медленно стекала маленькая капелька крови. А взгляд у него был космический, инопланетный – в нем можно было утонуть с головой.

– Не бойся. Страх – это банально, – улыбнулся Егор, – а ты – особенная девушка.

Мммм, как он это сказал – особенная… Особенная… Впервые за это импровизированное интервью я пожалела о выключенном диктофоне.

– Кажется… я готова, – улыбнулась я, тыльной стороной ладони смахивая слезы.

– Вот и замечательно, – Егор легонько щелкнул меня по носу и надел перчатки, – вот увидишь, тебе больше не будет ни больно, ни страшно.

Я и сейчас не смогла бы объяснить, чем вызван этот эффект, но через какое-то время колючие прикосновения начали казаться мне почти нежными. Слезы больше не катились по моим щекам. Я удивленно смотрела на то место на моем плече, где безжалостная игла рисовала четкие линии.

Это было удивительно. Егор сосредоточенно хмурился, выводил на покрасневшей коже новые штрихи. А я молча наблюдала за его работой, и дыхание мое было ровным и спокойным, как у спящего младенца.

Невероятное переживание, настоящая медитация боли!

Когда Егор наконец отстранился и снял перчатки, я взглянула на него почти обиженно – как, неужели это все?

– На сегодня да, – смеясь, ответил он на мой безмолвный вопрос, – у меня принцип: работать понемножку. Тогда тату получаются… более вдохновенными.

На смену разочарованию пришло неожиданное радостное осознание ситуации.

– Так, значит… Мне надо будет еще прийти?

– Конечно, – серьезно кивнул Егор, – завтра, в это же время.

Он достал из ящика стола бинты.

– Не забудь, что тебе нельзя мочить руку. На ночь можешь смазать рисунок детским кремом… Идем, я провожу тебя до двери.

Но до двери мы так и не дошли. Сама не знаю, как это получилось, – тот вечер запомнился мне штрихами, фотокадрами. Вот его руки опустились на мои плечи, вот я обернулась и посмотрела на него вопросительно, хотя уже заранее знала, что сейчас произойдет. Вот я вижу его приближающееся лицо и его открытые глаза, космические серые глаза, которые в конце концов сливаются в один расплывчатый глаз… Моя рубашка летит на пол, я долго путаюсь в колготках и туфлях… Дощатый пол теплый, а у Егора прохладные руки… Его дыхание щекочет мне висок, и я вдруг чувствую себя неразбавленно счастливой.

Потом я пыталась рассказать о своих переживаниях подругам. О боли, которая может быть не страшной, а сладкой. О мужчине с инопланетными глазами и грустным лицом. О том, что любовь и страсть – это, по сути, одно и то же. Но никто из них так до конца меня и не понял. Моя лучшая подруга Лера, энергично покрутив указательным пальцем у виска, сказала: «Никогда бы не подумала, что ты дойдешь до садомазо, Кашеварова!» «До чего?» – изумилась я. Лерка прищурилась: «А как еще называется, когда мужчина намеренно причиняет женщине боль и они оба ловят от этого кайф?» «Дура!» – обиделась я.

Следующий вечер был словно волшебно клонирован с предыдущего. Все повторилось – понимающая улыбка Егора, монотонное жужжание иглы, умиротворенное дыхание, боль, которую проживаешь как радость и чернила, смешанные с кровью, на моей руке. А потом – «я провожу тебя до двери» – и поцелуй, и помешательство, и скомканное платье на полу.

Моя татуировка была готова только через две недели, хотя большинство татуировщиков справились бы с рисунком за пару вечеров. Но для Егора каждый маленький штришок был переживанием.

Мы мало разговаривали. Я почти ничего о нем не знала, но – вот странно – никто на свете не был мне ближе, чем сероглазый Егор. Однажды я сказала об этом ему.

– Разве ты никогда не слышала о невербальном общении? – будто бы удивился он. – Слова – это ветер. А я знаю о тебе гораздо больше, чем ты могла бы рассказать. Я знаю о тебе все.

Иногда он угощал меня чаем. Мне все время хотелось спросить: а что будет с нами дальше? Мы проводили вместе каждый вечер, но я же приходила в его мастерскую не просто так, а чтобы продолжить работу. Егор ни разу не сделал попытку ввести меня на новый уровень своей личной жизни. Как это обычно бывает – познакомить с друзьями, пригласить в кино, в конце концов. Мы никогда не строили планов на будущее, но я даже в страшном сне представить не могла, что это будущее не будет совместным. И мне казалось, что Егор чувствует то же самое.

Но я ошибалась.

Потому что однажды… все закончилось – так же внезапно, как и началось. Рано или поздно это должно было случиться – Егор объявил, что рисунок наконец готов. Я бросилась к зеркалу – это была самая красивая татуировка из всех, мною виденных. Я восхищенно ахала, Егор польщенно улыбался.

А потом… Потом я вдруг заметила, что Егор смотрит на меня выжидающе, и поняла, что пора уходить. Словно невидимый внутренний психолог подсказал, что такое решение будет самым правильным. Нет, я не думала, что мы больше никогда не увидимся. Хотя – могла бы мыслить логически – у него даже телефона моего не было.

Первые два дня я особо не волновалась – было много работы, хотелось продемонстрировать новообретенное вечное украшение друзьям, да и пресловутая женская гордость не позволяла самой начать разыскивать мужчину, который мною не интересуется… Но в конце концов победу одержало наваждение, и, нарядившись в белое платье с дурацкими оборками, я поспешила по знакомому адресу.