Дважды дрянь - Вера Колочкова Страница 6

Поначалу Алевтина на молочный комбинат устроилась – приемщицей. Потаскала тяжелые фляги с молоком, быстро надорвалась, в больницу попала. Оказалось, нельзя ей тяжести поднимать. Потом в овощную палатку ее взяли – и здесь толку от нее никакого не вышло. К концу месяца проторговалась так, что в долгах осталась. Торговое дело – оно ж не всякого человека любит. Оно хитрого любит да пронырливого. Алевтина же таковой сроду не была. Простодушная да жалостливая, для людей открытая, только и умела, что щи варить да мужа с детьми любить. Но одной любовью, говорят, сыт не будешь… Кончилась вся Алевтинина эпопея поисков заработка тем, что устроилась она уборщицей в трех местах. В магазине, в конторе одной да в поликлинике районной. В конторе по утрам полы мыла, в поликлинике по вечерам, а в магазине надо было целый день шваброй махать – так директор требовал. Магазин из новомодных был, с плиточными белыми полами. Красивый. Если не убирать – никакой красоты через час уж не будет. Так и бегала туда-сюда: из конторы в магазин, из магазина в поликлинику…

Денег этих, конечно, хватало только, чтоб с трудом концы с концами свести, как-то прокормиться. Да еще, как назло, времена эти непонятные пришли, когда человек, получив очередную зарплату, вдруг обнаруживал, что купить на нее уже нечего. Вот месяц назад еще, может, сумел бы, а сейчас – нет. Поезд ушел. И не важно, что у тебя кормильца нет и дети малые есть просят. Не надо было рожать столько – предупреждали умные люди…

Вот Алевтина и жила, как получалось. Хорошо, хоть старшая дочь оказалась в помощницах. Утренние сборы в детский сад и в школу легли, естественно, на Майины плечи. Она и не возражала. Лихо перекинув через плечо, как портупею, ремень школьной сумки, волокла за руку неповоротливую полненькую Юльку, на другой руке восседал Сашка, вертел головой в разные стороны. Тут главное дело было баланс удержать, чтоб он с ее руки не свалился. Иногда и Ванька ей помогал – подхватывал сестренку за другую ручку. Справлялись, в общем. Хуже было другое – поизносились все быстро. Пальтишки детские стали маловаты, блузки Майины тесноваты… Она, конечно, всегда худой была, но повременить с возрастными девчачьими изменениями природу тоже не уговоришь! Они ж наружу так и прут, эти изменения, пуговицы с мясом вырывают! Пришлось им с мамой шить научиться. Вернее, не шить – перешивать. Обновлять, надставлять, перелицовывать, придумывать планочки-аппликации, пришивать оборочки из другой ткани… Бедняцкий такой дизайн, вынужденный полет фантазии. В общем, с одеждой они худо-бедно разобрались-приспособились. А вот с обувью было хуже. Тут, как ни фантазируй, а не перелицуешь и дополнительную планочку не надставишь. И даже оборочку не пришьешь. И потому после покупки очередной пары обуви семья переходила на жесткую экономию. А если точнее – на жестокую. Суп без мяса, каша на воде, винегрет… А еще они ели сухарницу. Вот кто знает, что это за блюдо такое – сухарница? Ванька Дубровкин, например, очень даже навострился сухарницу эту делать… Значит, так. Ныряем в шкаф, где стоит мешочек с белыми сухарями – остатками от бывших обедов и завтраков. Там, в шкафу, между прочим, и с черными сухарями мешочек стоит, ржаными то есть. Но для сухарницы, знаете, нужны именно белые сухари. Насыпаем их в миску, потом заливаем крутым кипятком, потом добавляем порезанные мелкомелко две большие сырые луковицы, потом солим, чуть перчим, потом заливаем все это подсолнечным маслом… Нет, лучше, конечно, туда большой кусок сливочного масла бросить, если по совести. Если он есть, конечно. А нет – так и с подсолнечным хорошо. Горячо, лук на зубах похрустывает – уж всяко вкуснее перловой каши! И маму накормить можно, когда она с работы придет совсем усталая…

Трудно им было, конечно. Порой до отчаяния. Но ничего, как-то жили. Майя хотела было в вечернюю школу перевестись, чтоб работать пойти, да мама не разрешила. И хорошо, что не разрешила! Иначе как бы она с Димкой виделась? А так… Так у нее Димка перед глазами был. Целых шесть уроков подряд. Они с Динкой за предпоследней партой у окна сидели, а Димка – на среднем ряду, ближе к учительскому столу. В самом центре класса. Хорошо. Она на него смотрит, а он не видит. Только Динка все время шипит – чего, мол, уставилась так откровенно. А что, что она могла сделать? Может, поэтому ей и трудности семейные были нипочем, раз можно на Димкин затылок целыми уроками пялиться…

Правда, иногда он на этот ее взгляд оборачивался. Подмигивал, улыбался весело. Ее тут же будто кипятком радостным ошпаривало – вздрагивала, сжимала губы, чтоб не растягивать их в ответной придурковатой улыбке, и быстро отводила глаза в сторону, и сглатывала судорожно радостный комок волнения, застрявший в горле. А однажды он на школьном крыльце к ней подошел – она Динку с физкультуры ждала. Пойдем, говорит, до дома тебя провожу… Она и пошла, ног под собой не чуя. Домой пошла. Надо было в садик за Юлькой с Сашкой идти, а она – домой… Димка же сказал – домой провожу! И проводил, прямо до двери подъезда довел! Медленно так шли… Он говорил ей что-то – она и не слышала. Улыбалась, как дурочка, всю дорогу. Не смогла с улыбкой этой никак совладать. Димка ушел, а она потом обратно в детсад неслась как угорелая. Вернее, на крыльях летела, перескакивая через весенние лужи. И все равно опоздала. Всех уж детей разобрали. В общем, попало ей в этот вечер от всех. И от воспитательницы за опоздание, и от мамы, и Дина разобиделась, что она ее не дождалась, ушла с Димкой… Целую неделю с ней не разговаривала. Это уж потом выяснилось, что Димка ей тоже нравится…

А поначалу они стали гулять втроем. А как иначе – Динка, она ж ей подруга все-таки! Куда ее девать-то? Правда, времени на такие легкомысленные прогулки совсем не было. Только в те дни, когда мама выходная была. Конечно, это громко сказано – выходная… Не было у мамы никаких выходных. В конторе, например, в субботние-воскресные дни пол мыть не надо, это да. В поликлинике только по субботам нужно. А в магазине – тут уж святое дело. Тут ей воскресенья рабочие часто выпадали. Да она и не отказывалась. Деньги все-таки. Кстати, там и платили больше всего… Но мама ее все равно гулять отпускала. Как она говорила – невеститься. Правда, мама никак понять не могла, зачем за дочкой с кавалером эта «наглая Динка тащится», но помалкивала. Не любила она Майину подружку. Ну что это за подружка такая – все норовит вырядиться в пух и прах в дорогое-модное и лезет изо всех сил в чужую любовь? Если уж ты подружка и тебя гулять позвали, так и оденься поскромнее, не смущай бедную девчонку. Она ж не виновата, что, как в той песне поется, хороша-то хороша, да плохо одета. Прямо сердце кровью обливается, как плохо. Да еще и влюбиться ее угораздило в этого белобрысого паренька так сильно, что страшно даже. Лишку девчонка влюбилась-то. Хотя, может, это и хорошо. Она в своего Виталика тоже так вот по молодости влюбилась и тоже сияла, как начищенный медный самовар…

Дина Майю тоже за это лишнее «сияние» поругивала. Как бы по-дружески. Как бы со стороны.

– Ну что смотришь на него, будто он не пацан, а ангел небесный? Растянет рот до ушей и поплыла… Совсем дура, что ли? Нельзя же так! – сердито наставляла она Майю. – Знаешь, как со стороны смешно смотрится?

– Ой, да наплевать мне, как там оно смотрится, Дин! Знаешь, как мне хорошо? Я вот смотрю на него, и у меня звенит все внутри! Даже лопнуть от звона этого хочется!