Спаси нашего сына - Гузель Магдеева Страница 6

Точно допускаю мысль, что нам придется распрощаться с этим домом.

Так нельзя, Ева, взбодрись. Сначала нужно проверить все документы.

Я прокрадываюсь тихонько в тетину комнату. Света уличного фонаря достаточно, чтобы разглядеть очертания мебели и вещей. Днем у меня не получится провести осмотр, но сейчас попытаться стоит: если вдруг тетя Мила действительно получила деньги за квартиру, куда-то же она должна была их деть? Или среди документов найдется оригинал договора, с живой ее подписью.

Тетя тоже спит беспокойно, в такие ночи она, бывает, бормочет что-то бессвязное себе под нос, а иногда вскрикивает, резко, жутко, пугая меня. И хотя я совершенно не верю, что кто-то всерьез мог заключить сделку с тетей, но приступаю аккуратно к поискам. Первым делом открываю откидную дверцу шкафа-стенки. Старинный, еще советских времен, кажется, он достался нам в наследство от бывших хозяев. Здесь, в отделе, который предполагался под мини-бар, на стеклянных полках, хранятся все документы, не представляющие особой ценности: счета за коммунальные услуги, договора из института, чеки об оплате за газ и воду.

Тут царит идеальный порядок, я периодически проверяю их и аккуратно раскладываю. В шкатулке, где раньше лежали деньги, пусто: всю заначку тетя успела растратить, когда только начались первые проявления болезни, а «похоронные» деньги остались на ее сберкнижке, и к счастью, снять она их пока никак не может.

Конечно, никаких пачек денег, я тут не нахожу, даже завалящихся десяти копеек и то нет. Я вытаскиваю все договора, чтобы перебрать их на всякий случай еще раз на кухне.

Опускаюсь на колени возле дивана, где лежит тетя Мила. Сейчас она дышит так тихо, что мне в какой-то момент становится страшно: жива ли? Но потом она снова начинает бормотать, а я вздрагиваю от неожиданности, отскакивая назад.

— Уф, — выдыхаю, сердце колотится быстро-быстро. Вроде бы ничего плохого не делаю, а быть застуканной все равно страшно. Я неловко заглядываю под край тонкого матраса у ее ног. Здесь раньше лежал ее паспорт, но сейчас пусто.

Остается последний ящик, где лежат наши паспорта и документы на собственность. Он запирается на ключ, который я ношу с собой. Отпираю ящик, захватываю стопку, и иду на кухню.

Плотно закрыв за собой дверь, ставлю чайник на газовую плиту. За окном уже совсем светло, и впереди длинный и трудный день, а я совсем не успела отдохнуть.

Вздохнув, приступаю к документам, и уже в первые минуты ощущая неясное беспокойство.

Нет ни одной бумажки, связанной с квартирой. Ни-че-го. Никаких документов на собственность, хотя я точно помню, что сама лично убирала в ящик. По пальцам бьет мелкая дрожь, и я во второй раз начинаю осматривать бумаги, проверяя каждый листок, в надежде, что он мог затеряться среди других документов.

По позвоночнику катится холодный пот, тянет живот, а я бормочу:

— Сейчас-сейчас, мы найдем все, подожди.

А потом понимаю: да не найдем. Кто-то успел побывать у нас дома, замок, на который закрывается ящик, можно открыть одной проволокой. Но вряд ли это смогла бы сделать тетя Мила…

Когда она встает, заглядывая на кухню в поисках еды, я вместо приветствия спрашиваю:

— Тетя, ты не видела документы на квартиру?

— Какие документы? — она хмурится, — ты чего опять удумала? Квартиру мою отобрать? Не позволю!

И я понимаю, — проблеск сознания, который случился с ней вчера при виде незваных гостей, исчез так же быстро, как и появился, и никакого внятного ответа от нее я не дождусь.

Разбираться мне уже некогда, нужно успеть сдать анализы в женскую консультацию. Я выбегаю из подъезда, надеюсь, что до моего возвращения никто не появится, а если они все-таки придут, то я буду настроена решительно.

Вызову полицию, если участковый не смог разобраться, то может, присутствие людей в погонах напугает бандитов.

Но прямо возле подъездных дверей меня уже ждут.

На лавке сидят двое: один из них вчерашний мордоворот, лицо второго не знакома. Я спотыкаюсь, будто напоролась на препятствие, и все, что я вижу, это их довольные, ухмыляющиеся лица.

— Ну что, пигалица, куда с утра пораньше?

Как назло, двор абсолютно пуст, нет ни одного свидетеля нашего разговора, и я по их настрою понимаю, что церемониться со мной они не собираются. Это нелюди, которых ничуть не трогает мой большой живот.

— Что вам нужно?

Я говорю с вызовом, скрестив руки на груди, а самой страшно. Одно неловкое движение, один толчок, и я полечу вперед, прямо на живот, внутри которого мое дитя. Он еще не успел родиться, а ему уже предстоит понять, как жесток и несправедлив бывает мир.

Ощущаю, как предательски дергается веко на левом глазу, и самое обидное, что эти двое тоже видят мой нервный тик.

Мой страх доставляет им удовольствие, они подходят ближе и останавливаются совсем рядом, чужая рука в опасной близи от моего живота.

Я делаю шаг назад, упираясь лопатками в шершавую деревянную дверь подъезда.

— Вещи свои когда вывозить будешь? — усмехается вчерашний тип.

— Вот заявление в полицию на вас напишу сначала, — и все-таки я прикрываю сумкой живот. Господи, как страшно… Хоть бы один человек прошел мимо, хоть бы одна собака!

— Слышь, самая умная что ли? — он сплевывает себе под ноги, и тонкая полоска слюны остается на его неопрятно отросшей щетине. Рукавом мужчина стирает ее и ухмыляется, когда видит, что я морщусь, — че, не нравится? Думаешь, тут с тобой церемониться будут? Лучше валите с хаты по-добру, по-здорову, и тогда никто не пострадает, — и смотрит многозначительно на мой живот.

Сын бьет меня несколько раз по ребру, упирается тонкой маленькой пяткой с силой, какая может только быть у такого дитя. Я знаю, я чувствую, как ему страшно вместе со мной. Его дом, служащий опорой и защитой, измаран в чужом, угрюмом взгляде, в котором нет ничего хорошего. Мне хочется стереть со своей кожи ощущения того, что я замарана в чем-то гадком, но я боюсь пошевелиться.

— Я поняла вас, — говорю тихо, собственный голос кажется чужим и незнакомым, — мне в поликлинику надо…

— Ну иди, раз надо, — с ленцой, словно нехотя говорит бандит, и отступает, освобождая мне дорогу, — а потом назад, паковать вещи. Мы итак вам слишком долго позволили тут жить.

Пройти мимо, не коснувшись его волосатой, голой руки, невозможно, и мне все мерещится резкий удар, которым он может меня наградить. И я иду мимо него, как по минному полю, каждый шаг точно последний.

И только когда эти двое остаются за моей спиной, я могу, наконец, дышать. Что ж, теперь у меня совсем нет выбора. Вернуться назад просто так я не могу.

Мне нужна помощь.

Мне нужен Баринов.

Я иду на остановку, забыв про свои анализы, и еду в сторону большого, трехэтажного офиса, где находится его фирма.