Благородна и благочестива - Ольга Погожева Страница 6

— Чушь какая! — возмутился Густав, вскакивая, чтобы помочь Камилле подсадить мэму Софур в повозку. — Хорошо, что служители храма Отца этого не слышат! Ах, это что, запах копчёного мяса?..

— Верно, из-за соседей запах, — поморщилась Камилла. — Свезло так свезло: то тухлая рыба, то копчёная мертвечина!

— До чего я понимаю вас, милая Камилла! — почти прослезился Густав. — Надеюсь, вы станете первой посетительницей моей зелёной таверны в столице! Я уверен в успехе, как никогда! Дядюшка даже подарил мне медальон везения — его передают в нашей семье из поколения в поколение, самым успешным…

— Доброй ночи, мэм Густав, — вежливо попрощалась Камилла, надёжно прикрыв полог.

Из-за плотной ткани раздалось невнятное ответное бормотание.

Ночь прошла беспокойно, но Камилла не слишком тревожилась о собственном отдыхе: до следующей стоянки целый день, успеет отоспаться. Зато рассвет встретил воплями из сразу трёх соседних повозок.

— Медальо-он! Мой медальон! — в панике метался вокруг повозки Густав, поднимая на ноги всех, кто ещё не успел порадоваться новому дню. На побледневшем от ужаса лице паренька явственно выделялись веснушки. — Украли, украли!..

— Да с чего ты взял? — недовольно пробурчал снаружи голос рыбака. — Может, сам потерял где-то?

— Я его в кошеле носил, у пояса, и кошель обрезан! Вечером был… сейчас нет!

Камилла села на своем лежаке, пихнула в бок расползшуюся няньку, чтобы та вставала, и обхватила колени, прислушиваясь к поднявшемуся снаружи шуму. Ценностей лишились ещё двое соседей: лавочник — кожаного кошеля, а в бедной семье переселенцев не досчитались единственной дорогой вещи — серебряной булавки с дорогим камнем.

Прибывший на место глава каравана с охраной, раздражённый задержкой и тем, что его отвлекают от приготовлений к скорому отбытию, выслушал всех и отмахнулся:

— Ваши проблемы! Следовало бы лучше смотреть за вещами!..

Переступив через спешно одевавшуюся мэму Софур — как, снаружи скандал, а она ещё не в курсе?! — и красневшего от вида нижних женских сорочек пэра Нильса, Камилла распахнула полог.

Глава каравана замолк на полуслове, глядя на юную девицу с распущенными волосами и в одном ночном платье.

— У меня… зеркальце пропало, — запинаясь, выговорила Камилла. Взглянула на хозяина каравана, крепкого приземистого мужчину, почти умоляюще. Закусила губу от отчаяния. — Отцовский подарок. Серебряное такое, с рубинами…

— Тут вор где-то! — решительно рявкнул глава семейства. — Раз нас всех подряд потрясли! Хозяин, посодействуй! Ты ж тоже доброй славой дорожишь!

— Медальон, — горестно всхлипнул Густав.

— Да что медальон и булавка ваша! — взорвался обчищенный лавочник. — Я дневной выручки лишился, а это десять серебряных!..

Поднялся шум, к которому Камилла добавила показательное лишение чувств: присела на ступеньку повозки, приложила ладонь ко лбу, позволяя распущенным прядям соскользнуть с плеча. Хозяин плюнул, глянул ещё раз на томную девицу и кивнул охранникам. Камилла потеснилась, позволяя им осмотреть их повозку под возгласы пэра Нильса и возмущённой вторжением мэмы Софур, и за дальнейшим наблюдала с уже живым интересом.

Награбленное нашли быстро: в повозке недоумевающих рыбаков, которых тут же, невзирая на крики, ругань и заверения в невиновности, скрутили и выделили охрану, дабы сопроводили в город на суд.

— Ах, может, не стоит? — встревожилась Камилла. — Омрачать начало путешествия столь нелицеприятным событием! Оставим же разбойников здесь, добрый хозяин, и предупредим местных, что на дороге остались воры. А там всё в руках Отца Небесного!

— Прелестная Камилла, — умилился Густав, но завершить мысль ему не дали.

— Пусть гниют в тюрьме! — сплюнул лавочник, спешно пряча вновь обретённый кошель. — Заслужили!

— Вы слишком строги, — принимая из рук хозяина каравана зеркальце, вздохнула Камилла. — Вспомните о завете милосердия! Да и о времени тоже, — выразительно кивнула на солнце дочь Рыжего барона. — Люди ропщут…

Люди и впрямь роптали, не приветствуя задержку. Встали даже самые ленивые, и теперь все ожидали только сигнала хозяина каравана.

— Милая Камилла права, — вступился Густав, — хвала Отцу, мы вернули свои вещи, а эти несчастные пусть раскаиваются в содеянном… А ведь это всё баранина, — укоризненно добавил повар, с осуждением поглядывая на ошарашенного рыбака. — Люди, вкушающие мясо, всегда буйнее тех, кто этого благоразумно не делает…

Хозяин каравана сплюнул и махнул рукой охранникам: перепуганных рыбаков прогнали прочь, оставив с пожитками на дороге, рыбную телегу забрали для нужд каравана, а на их место подогнали чистую и опрятную повозку других путешествующих.

— Ллейна Камилла, — обеспокоенно позвал из повозки пэр Нильс. — Возница наш пришёл, выдвигаемся!

Дочь Рыжего барона спрятала в карман ночного платья зеркальце, задумчиво позвенела ещё восьмью медяками, честно отобранными у соседей в ходе ночных блужданий — договаривались-то на двадцать четыре монеты, как ни крути, а уговор выполнять нужно — вдохнула посвежевший после отбытия рыбной телеги воздух и замерла: из новой повозки спрыгнул наземь молодой мужчина, одетый в глухие тёмные одежды.

Новый сосед оказался высок, гладко выбрит и коротко стрижен, так, что тёмные волосы не скрывали спокойного, чистого лица. На котором, к слову, ни дрогнул ни один мускул, когда он заметил Камиллу. Не последовало ни сладострастных блужданий взгляда по мало прикрытому телу, ни откровенных восклицаний — ничего. Он коротко склонил голову в молчаливом приветствии и отвернулся, подталкивая повозку из выбоины. Длинный плащ частично скрывал ножны у пояса, а из-под капюшона выбивалась рукоять двуручного меча — на этом воинственный вид соседа заканчивался. Ни злобного выражения на угрюмом лице, ни нарочито размашистых движений. Отдав короткий приказ вознице, воин запрыгнул обратно в повозку, опуская полог.

Камилла вспыхнула, нахмурилась, запахнула ночное платье на груди и юркнула обратно в повозку.

Караван выдвинулся в путь.

— Уж не заболели ли вы часом, светлейшая ллейна? — обеспокоенно спрашивал пэр Нильс. — Мэма Софур, что с вашей прелестной воспитанницей? Отказывается от еды…

Софур прищурилась, глядя, как дочь Рыжего барона придирчиво оценивает спутанные медные пряди в зеркальце, и отозвалась сразу же:

— Девичьи дни, пэр Нильс! На всякую по-разному действуют.

Пэр Нильс ахнул, покраснел и, смято извинившись, пересел к вознице. Камилла только головой покачала, выглядывая в прорезное оконце повозки.

— Зачем ты его так, няня? Ветрено там, замёрзнет ещё.

— А я его гнала? — пожала круглыми плечами нянька, притягивая к себе тарелку воспитанницы. Холодное вяленое мясо и затвердевший хлеб — не самое аппетитное угощение, однако же получше желудочного сока. — Пущай проветрится, больше аппетиту нагонит, ему, тщедушному, полезно… Ты мне лучше не темни, злыдня, а сразу выкладывай: который?.. Ну? Неужто Густав?