Ева. Книга 2 - Ева Миллс Страница 6

Испытание – это великий дар, который формирует наш характер. Я не хотела закалять характер. Я хотела просто любить, просто остаться с ним и, если это означало стать скучной, старой, обычной – я была согласна, только бы это означало быть вместе с ним.

Но, как водится, меня не спросили.

А есть хоть кто-нибудь, кого спрашивали?

Кто-то, кто глядя на то, как башня из слоновой кости вдруг рассыпается, сметая за собой все, что имело значение, сказал бы: «То, что мы понимаем, это часть общего смысла, тут сомнений нет» [8]

Мы отрицаем истину, потому что она приносит нам боль.

Когда в дверь постучали, наверное, я уже знала.

Лукас звонил мне два часа назад, сказал, что выходит. Я спросила, подвезет ли его Ронни, подразумевая, что волнуюсь и прошу, чтобы она подвезла. Он ответил, что хочет прогуляться пешком и подышать свежим воздухом, и это означало, что на сегодня уступки моим капризам окончены.

Мариза заснула позже обычного, взбудораженная сборами. Мы договорились, что отвезем ее к Элене и Джеку утром, позавтракаем все вместе, а потом только тронемся в путь. Раньше мы никуда не ездили без нее, и теперь она волновалась, беспокоилась и предвкушала запретные удовольствия, которые ей наверняка посулили дедушка и бабушка: сласти, телевизор до поздней ночи, еда в гостиной. Подрагивающая от возбуждения как молодой тонконогий жеребенок, она ни на секунду не оставляла меня одну, не давала погрузиться в беспокойные мысли. И только когда вещи были собраны, перепроверены несколько раз и сумка поставлена у входа, лишь тогда она согласилась лечь в кровать. Сон сморил ее через мгновение.

Я спустилась в гостиную и посмотрела на часы. Из Хайленд-Лейка, где находились дома моих родителей и Ронни – меньше часа неспешной ходьбы. Лукас должен был вернуться к десяти, но уже стрелки подбирались к полуночи, а его до сих пор не было. Горло перекрыл ледяной осколок, я чувствовала оцепенение и тошноту. Обманчиво спокойная внешне, на деле я была напряжена, как струна, зажатая нервным спазмом.

Что-то случилось. Что-то случилось. Что-то случилось.

Погасив свет, села в кресло, сжимая руки в замке.

«Все хорошо, Ева, это просто выдуманные предчувствия, ты накручиваешь сама себя, он просто не вышел вовремя, заговорился с Ронни, встретил кого-то по дороге, наверняка он уже на подходе и через пять минут задразнит тебя до слез из-за твоих страхов…»

Сейчас у многих стали появляться мобильные телефоны: у меня был, но Локи категорически отказывался «связывать» себя. Я мысленно поклялась, что куплю телефон ему и Маризе при первом же удобном случае, и плевать мне на все возражения.

В дверь громко постучали и холодный комок сполз ниже.

Локи никогда не стучал.

Я бросилась открывать, еще доли секунды успевая обманывать себя, что это мой муж, что он просто забыл ключи, или у него заняты руки, или…

На пороге стояли полицейские и, наткнувшись на их виноватые сочувственные лица, я покачнулась назад, все понимая. Один из мужчин шагнул вперед, положил руки мне на плечи, и я с трудом сложила расфокусированную реальность: папа. В своей форме он казался выше, моложе и строже. То, как он смотрел… Как будто он боится. Как будто должен сказать что-то, что меня сломает.

Хотя почему как будто.

Я никогда не падала в обморок, но впервые мне этого хотелось: потерять сознание, не слышать, не знать, закрыть глаза, а открыв, понять, что это был просто страшный сон, и все как-то образумилось без меня, и снова все в порядке, и это не моя жизнь уже летит вниз с высоты и сейчас разобьется на осколки.

– Скажи, что он жив.

Папа молчал, а я закричала:

– Скажи!

– Ева, мне очень жаль.

На этот раз я поверила сразу. Как будто всегда знала, что смерть никуда не уходила, просто притаилась в темноте и поджидает момента, когда я буду беззащитна, уязвима и не готова. Восемь лет мы играли с ней в прятки, и я только и делала, что проигрывала ей любимых: Фрэн. Голда. Лукаса.

– Мама! – дернувшись, я обернулась. На лестнице стояла Мариза, ее глаза были широко раскрытыми, а лицо – помятым ото сна.

Я просто стояла и смотрела на нее, и знала, что не могу ей сказать.

– Мама, что случилось?

Джек шагнул вперед, опустившись на колени, обнял девочку, заглянул ей в глаза:

– Милая, тебе надо поехать к бабушке сейчас. Мы с мамой тебя отвезем. Уже очень поздно, впереди целая ночь, ты поспишь, а утром мы все обговорим, хорошо?

Растерянно и непонимающе, но Мариза кивнула.

Я выпала из времени. Папа и его парни смотрели на меня с опаской, наверняка ожидая истерики, беснований и плача, и, наверное, так и должно было быть. Наверное, так было бы нормально. Но оказалось, внутри меня уже давно был заготовлен прекрасный стеклянный колпак, и сейчас, дождавшись своего часа, услужливо накрыл меня – и спрятал все.

Я снова могла мыслить. С обеда меня разъедала паника, затуманивая мозги, а сейчас все было так ясно и четко.

Все просто.

Не пугать ребенка. Раз.

Взять сумку с вещами Маризы, она готова. Два.

Мы не поедем в Милбридж. Стекло дрогнуло от острого камня боли, но не поддалось.

Аккуратно обойти полицейских, на крыльце ждать папу и дочь. Три.

Локи нет. Я разжала судорожно скрюченные пальцы. В ладони краснели отпечатки ногтей. Я не буду кричать.

Мы ехали быстро. Все молчали. Мариза схватила меня за руку, прижалась тесней и так сидела всю дорогу. Близость теплого тела резала меня, раскалывала мою защиту. Хотелось отодвинуться, отбросить дочь, но я заставляла себя терпеть.

Элена нас уже ждала. В ее глазах была вечность. Она, как и я, знала, что никогда ничего не бывает навсегда.

Еле заметно она сделала шаг ко мне, еле заметно я отступила, и она поняла. Не трогая меня, переключила внимание на ребенка, превратилась из колдуньи в хлопотливую бабушку, увела Маризу в дом, что-то непрестанно приговаривая.

Мы с папой остались вдвоем.

– Что произошло?

Джек, исказившись лицом, достал сигарету, прикурил от фильтра, выругался, бросил на землю, затоптал ботинком. Вынул из пачки следующую, зажег и протянул мне. Я покачала головой, и он сильно затянулся сам. Когда дольше оттягивать стало невозможным, заговорил, сбиваясь и путаясь в словах.

Я слушала его пространный рассказ, пропуская сквозь тонкое сито: слова сочувствия, сожаления и вины не трогали меня, оседая поверх. Мне нужно было знать только одно: как?

Тогда отец рассказал вкратце, да он и сам на тот момент не знал всего. Детали я собрала потом, не за один день, тщательно просеивая сплетни, слухи и домыслы. Правда была безжалостной и как обычно и бывает, глупой.