Моя безумная фантазия - Карен Рэнни Страница 6

Она прилежно исполняла роль жены, ухитрилась на скромные деньги обставить дом необходимой мебелью и купить немного красивой посуды. Их дом на Белл-стрит сиял чистотой не только потому, что этого требовал Эдвин, но и потому, что это был первый дом Мэри-Кейт, первая крыша над головой, которую она могла назвать своей.

Все закончилось, когда однажды утром Эдвин не проснулся. На его лице застыло выражение такого умиротворения и покоя, что Мэри-Кейт, пробудившись рядом с ним, сразу поняла, что случилось.

— С глубоким сожалением извещаю вас, миссис Беннетт, что Эдвин никак не обеспечил ваше будущее. Хотя должен признать, он оставил весьма щедрый дар нашей фирме.

Слова Чарлза Таунсенда снова обрекали Мэри-Кейт на нужду. Она хотела сказать партнеру своего мужа, что нисколько не удивлена. Эдвин не делал секрета из своего разочарования ею как женой и наперсницей — словом, Галатеи из нее не получилось. Он не смог примириться с ее внутренним упрямством, с тем, что, не высказывая несогласия с его желаниями, она просто замыкалась в молчании. Однако оставить ее без средств к существованию было верхом жестокости.

Тем не менее она выручила достаточно от продажи мебели и любимой посуды, чтобы пуститься в путешествие и наконец-то узнать ответ на вопрос, который стоял перед ней с той самой ночи. Ей захотелось обрести давно потерянное…

Мэри-Кейт уже могла пройтись по коридору и обратно, не испытывая особой боли. Правда, она все еще задыхалась — давали себя знать ушибленные ребра, как объяснил врач. Он предупредил, что выздоровление будет медленным, если она откажется принимать тонизирующий напиток. Девушка подняла на него взгляд, от которого эскулап замер на месте и задумался над следующей угрозой.

Головные боли продолжались, но, к счастью, не приносили таких страданий, как в первый раз. Мэри-Кейт привыкла к ним, к странному запаху, который предвещал их появление, грезам и видениям, посещавшим ее даже днем, когда она бодрствовала.

Врачу она об этом не сказала ни слова. Она вообще сказала о своих снах только Арчеру Сент-Джону, а он отмахнулся от них с той же легкостью, с какой родитель отмахивается от ночного кошмара своего ребенка.

Стук в дверь на несколько секунд опередил появление смышленой мордашки Полли.

Мэри-Кейт хотела сказать молоденькой служанке, что она не знатная дама и у нее никогда не было горничной, что она сама прислуживала фермерским женам и дочкам и с притворным смирением выполняла их приказы и сносила от них оскорбления, а от их мужей — грязные предложения и шепотом произносимые угрозы. Но Полли со всей серьезностью относилась к своим обязанностям сиделки и горничной. Еще и потому, наверное, что временное возвышение привлекало к ней внимание всей остальной прислуги. По этой причине и потому, что девушка ей нравилась, Мэри-Кейт позволила обслуживать себя.

— Кухарка испекла эти пирожки, чтобы раздразнить ваш аппетит, мэм, и слышать не хочет об отказе.

Полли поставила поднос на столик у кровати. Рядом с чайником на тарелке лежали посыпанные сахарной пудрой пирожки со смородиной, не длиннее большого пальца Мэри-Кейт, они так и просились в рот. Повинуясь желанию, девушка протянула было руку, но внезапно на нее обрушилась нестерпимая боль.

Голову словно сковало обручем, который сжимался все туже. Откуда-то издалека доносилась болтовня Полли; блестящий чайник слепил глаза. Все вокруг, казалось, излучало сияние и боль.

— Ну разве они не миленькие? Кухарка называет их «дамские пальчики», они такие сладкие и изящные…

… Изящная… Ей казалось, что его мужественность каким-то образом усиливает ее женственность.

Она сидела за туалетным столиком, глядя на свое отражение. Разве не смягчилось выражение ее лица, прежде всегда печальное? Как странно: она ощущает беспричинную радость, словно сладостное безудержное половодье весеннего потока, и не может ее выразить.

Она боялась полюбить его. И не знала, что настанет день, и она отбросит все страхи. Даже Сандерхерст превратился в золотой дворец, сказочный замок, волшебную страну, место, где можно полюбить, ощутить себя нужной кому-то, чего она никогда не испытывала в замужестве.

Как же прекрасна ее любовь!

Она очарована его улыбкой, ей нравится его смех. Он смеется, и ей хочется засмеяться в ответ. Он печалится, и она готова расплакаться. Если он побеждает, она едва удерживается, чтобы не кричать о его победе, если же терпит поражение — подставляет ему плечо и всей душой желает поделиться с ним своими силами. Он полон жизни, этот человек, открывший ей свои слабости наравне с честолюбивыми желаниями и игрой острого ума.

Она никогда не думала, что полюбит его. Во всяком случае, не так, как это случилось. Не разумом, а телом и душой.

Он целует ее с таким почтением, словно она святая икона. А потом — с такой силой, что она долго чувствует на себе печать его поцелуев. Он тихо вздыхает — значит, она заставляет его чувствовать то же, что переживает сама: тревогу, решимость преодолеть ее, страстное желание.

У него очень красивый смех, как эхо колоколов сандерхерстской церкви. Его глаза горят огнем и отвагой, а ее сердце переполняется гордостью при мысли, что все это предназначается ей.

«Я люблю тебя», — сказал он ей сегодня.

В церкви Сандерхерста. Мягкий золотистый свет падал на их лица, и он все шептал и шептал ей слова любви. Она закрыла глаза, не в силах справиться с половодьем чувств, нахлынувших на нее.

— Выпейте чашечку. День прохладный, вы согреетесь. Тихий голос Полли прорвался сквозь мягкий кокон, окутавший Мэри-Кейт. Комната, кресло, обитое выцветшим синим бархатом, золотистые доски пола под ногами — все виделось как сквозь густой, непроницаемый туман. Мэри-Кейт сделала глубокий вдох и сосредоточилась на голосе Полли. Но и это не помогло: тигра не остановишь сворой бумажных собак.

Полли держала перед Мэри-Кейт чашку с чаем Мэри-Кейт плотно сжала губы и закрыла глаза, силясь остановить кружившуюся перед ней комнату. «Как чудно, — отстраненно подумала она, — оказаться запертой внутри себя…» Такого с ней никогда еще не бывало Она видела стоявшую перед ней Полли, которая уговаривала ее выпить чаю, и себя, неспособную заговорить.

Помоги ему… Он в опасности…

Ее дыхание было громче этих слов, однако Мэри-Кейт услышала их. Легкие, как снежинки, кружащиеся в зимнем воздухе, невесомые, как паутинки, обескураживающие, как окрик, они приказывали ей.

Менее сдержанная женщина отнесла бы их на счет своих вздохов, легкого внезапного головокружения. Но она происходила из крестьянского сословия, где ценилась крепость духа, а такие вещи, как женская слабость, презирались. Мэри-Кейт помогала при окоте овец и сворачивала шеи цыплятам, которых потом ела за ужином Она до семнадцати лет, то есть до замужества, не носила корсета и поэтому никогда не испытывала постоянного стеснения дыхания, хорошо знакомого другим представительницам ее пола. Только раз в жизни она упала в обморок, и это случилось здесь, в этой комнате. При виде Арчера Сент-Джона.