Колдунья - Сьюзен Флетчер Страница 6

26 февраля

Любимая моя Джейн, думаю, ты будешь рада узнать, откуда я пишу. Я благополучно добрался до города Инверэри, хотя в некоторые моменты нашего путешествия сомневался, что у нас получится. Это было тяжело, любовь моя. На нас набрасывались бураны. Мы шли через темные безлюдные болота, а ветер выл, как демон в ноги. Я думал о вышитой подушечке для коленопреклонений, которую сделала моя матушка, помнишь? На ней сказано: «Так что мы смело говорим: Господь мне помощник, и не убоюсь: что сделает мне человек?» (Евр. 13:6) — и это лишь благодаря Ему мы оказались здесь, Его любовь и забота в конце концов привели нас в Инверэри.

Несмотря на погоду, это славный город. Он располагается на берегу Лох-Файна, и в нем витает дух обеспеченности и любезности, что так приятно в нынешние времена. Жилье, которое я снимаю здесь, сухое и чистое. Я остановился в гостинице недалеко от озера, и это место выглядит довольно оживленным днем, а еще больше ночью. В моих комнатах есть очаг и окно, оно выходит на озеро, и я любуюсь звенящим льдом (меня охватывает ребячливая радость, когда я смотрю на царство стужи за окном, в то время как сам нахожусь в тепле). Я пишу тебе эти строки, а из окна льется голубоватый свет, и изумляюсь храбрости людей, что живут здесь среди гор и ветра. Кроме того, Кэмпбеллы великодушны. Возможно, они преданы другому королю, но я плотно поел на этом постоялом дворе, и две оставшиеся лошади, которые так хорошо нам послужили, кажется, не меньше моего рады сытной еде и отдыху. Признаться, я воспрянул духом. Я пообедал олениной, Джейн. Ее остатки все еще приходится выковыривать из зубов, но это хорошее, питательное мясо.

Теперь о цели моего путешествия.

Я уже достаточно слышал о Гленко. На постоялом дворе только об этом и сплетничают. За обедом я подслушал такие страсти — кровь стынет в жилах. Глава клана, говорят, был застрелен, когда поднимался со своей кровати. Его жена была так изранена, что умерла, раздетая, на снегу около дома. Рассказывают, что с ее пальцев, изуродовав их, содрали кольца. Чудовищная жестокость и подлость!

Я узнал это от хозяина гостиницы. Думаю, его облик позабавил бы тебя — я отродясь не видел таких рыжих волос и красных щек. Он прямо-таки фонтанирует словами; в первый вечер, проведенный мною в Инверэри (не более четырех часов), он не раз приставал со своей болтовней. Лишь только прибыв, я понял, что он хитер.

— Вы к нам надолго? — спросил он.

Я ответил, что, как и все путешественники, нахожусь в руках Божиих, лишь Он да погода будут решать, на какой срок я задержусь здесь. Похоже, этот человек намерен совать нос в мои дела, Джейн. Но можно извлечь выгоду из его любопытства. Ведь если он шпионит за мной, не значит ли это, что он шпионит и за другими? И он знает, возможно, многое.

Подумав, я спросил как бы мимоходом:

— А та печально известная долина, она где-то здесь?

В какой же восторг пришел от моего вопроса хозяин гостиницы! Он приблизился ко мне и сказал:

— Да, то, что от нее осталось. Пожар и мясорубка — вот что там было.

Его глаза потемнели, и он еще сильнее подался вперед.

— Попомните мои слова, — сказал он. — Невелика потеря. О тех, кого зарезали там, вряд ли кто заплачет…

Тут он осекся, спохватившись, что разоткровенничался перед незнакомцем:

— Как вас зовут, сэр? Вы не представились.

Да простит меня Господь, Джейн, за ложь. Помня о своей истинной цели, я не назвался, точнее, скроил имя из лоскутков. Я использовал, любовь моя, твою девичью фамилию. Что, если здесь слышали обо мне? О моих проповедях? О том, что я якобит? Я не мог допустить, чтобы жители городка узнали, кому я служу. Это было бы слишком рискованно.

— Чарльз Гриффин, — сказал я, — преподобный.

— Преподобный? А зачем вы приехали? Далековато от дома забрались, мой друг.

— Я приехал, чтобы распространять слово Божественной любви в северных землях, не подчиняющихся законам, — сказал я. — Слышал, они полны греха.

Он протер стакан, потряс головой:

— Это так! К северу отсюда, говорите? Католики, преступники, бесчестные люди… Их переполняет жестокость, и они творят зверские деяния. Позорят нас! И еще, — поднял он палец, — на севере полно изменников. Тех, кто плетет интриги против короля.

— Вильгельма?

— Да, короля Вильгельма, да хранит его Господь. Слава богу, что он пришел, — это великое событие, верно говорю?

Я отхлебнул эля и промолчал. Приход Вильгельма я не назвал бы великим событием.

— А вы знаете про ведьму? — спросил он.

Я был удивлен, да и кто бы не удивился на моем месте? Сделав еще глоток, я ответил:

— Нет.

Мне известно, что страну и, несомненно, этот город в прошлом беспокоили события, связанные с расправами над ведьмами, и другие темные дела, которые я не стал бы обсуждать. Но он говорил беззастенчиво.

— Есть тут одна в Инверэри, — сказал он. — Угодила в тюрьму за свои злодеяния. Я слышал, что по ней ползают вши и у нее нет зубов. Она предстанет перед лицом смерти за свои грехи. Сэр, она была в Гленко…

Джейн, моя дражайшая!

Мы обсуждали этот вопрос в Глазго, в саду возле ивы. Помнишь, ты была в синей шали, от которой твои глаза еще голубее, и мы беседовали о волшебстве, но так и не пришли к согласию. Люди моей веры и профессии знают о том, что вершит дьявол. Нам известно, что есть люди, служащие ему — возможно, не по своей воле. Эта одержимость — угроза населению. Говорят, того, кто замешан в этом, нельзя оставлять в живых, он должен быть очищен огнем или водой, ради него самого. Так считают многие. Ты знаешь, что я тоже придерживаюсь этого мнения? Что с существованием такой женщины нельзя мириться? Тебя беспокоит мое отношение к вопросу. Но неужели у нас сейчас недостаточно врагов, Джейн? Неужели мало того, против чего нам приходится бороться — другая вера, самозваные короли, войны, — чтобы еще и беспокоиться об этих дьяволовых прихвостнях? Кому на самом деле известна их сила? Если есть Бог, то есть и дьявол — и мы знаем, что оба они есть. В этом мире достаточно порока, любовь моя. Когда мы избавляемся от тьмы, вокруг становится чище.

Я знаю твое сердце и помню, как прекрасные голубые глаза наполнились влагой. Ты не веришь в ведьм, скорее даже, ты не веришь тем, кто их разоблачает. Ты считаешь, что эти женщины больны. Что их терзают видения как следствие пережитого горя или страха. Кутаясь в синюю шаль под ивой, ты сказала, что жалеешь подобных существ.

Я люблю в тебе эту доверчивость — доверчивость к тем, кого ты даже не видела никогда.

Но в нашем мире, Джейн, есть зло — и я верю в это. Оно везде сеет темные семена. Оно стремится задушить добродетель и благородство, и я жизни своей не пожалею, чтобы предотвратить это, — так поступил и мой отец. И мы на пути благочестия. Предназначение всей моей жизни — вернуть на путь истинный людей, чтобы все мы шли к Божьему свету.