Синдерелла без хрустальной туфельки - Вера Колочкова Страница 6

– Фрау, битте, – услышала Алла из открытого кухонного окна ласковый голосок Гретхен и улыбнулась ей приветливо. Что за прелесть эта девчонка-прислуга, и где только Руди ее откопал… Не видно и не слышно ее, будто и нет вовсе, а в доме чистота просто стерильная, еда вкусная, газоны подстрижены, белье всегда свежее…

Алла поднялась с травы, допила кофе, подошла к самому краю бассейна. Солнечные зайчики, пробравшись через голубую толщу воды, резвились на белых плитах, подмигивали лукаво – ну, давай иди к нам… Вспомнилось ей тут же, как она стояла вот так, на краю бассейна, в родной Сосновке и смотрела, как плещутся в воде Петечка с Василисой… Сердито тряхнув головой так, что рассыпались по плечам золотистые буйные кудри, она резко развернулась и пошла в дом – завтракать пора. Что ж это за утро такое, никакого душевного покоя нет. Опять, видно, надо садиться письмо писать…

Странно, но эта письменная односторонняя связь с Петечкой и Василисой почему-то успокаивала, давала иллюзию пусть даже и нелепого, но хотя бы какого-то общения. Они ведь там письма эти читают и обсуждают между собой, наверное. Вот она таким образом и участвует в их жизни… Пусть хоть так, чем вообще никак. Хотя очень, очень интересно знать, в какой институт поступила Васенька, как Петечка к новой школе привык, и водит ли его Ольга Андреевна по-прежнему на фигурное катание – у мальчика, тренер говорил, исключительные способности к этому виду спорта, и тело будто создано для мягкого скольжения по льду. Можно было бы, конечно, и самой втайне от Руди домой позвонить или попросить детей написать ей письмо до востребования, да она боялась очень. Боялась услышать Петечкин от слез дрожащий голос, боялась Василисиной скрыто-равнодушной обиды, боялась и открытого холодного презрения Ольги Андреевны… Конечно, она должна была разделить эту ношу с ними. Конечно, должна… Только не смогла вот. И забыть их не смогла. Одно и остается – бесконечные письма писать…

Гретхен, радостно улыбаясь во все свои молодые тридцать два зуба, поставила перед ней омлет со шпинатом и фруктовый салат, сделала быстрый книксен и умчалась по хозяйству, оставив после себя легкий запах недорогих духов и веселой юности. Хорошая девочка. Не красавица, но миленькая. А вот Василису ни красавицей, ни миленькой и не назовешь. Она как бы сама в себе, сплошное противоречие недостатков: высокая и с костью широкой, но зато статная и прямая, черты лица довольно грубые, но между собой таким странным образом удачно сложенные, что надолго притягивают взгляд и держат его на себе так же долго. Интересная девочка, и характер очень сложный – отцовский, мужской, грубый и нежный одновременно. Олег ее очень любил… Да он всех любил – и ее, и Петечку, и маму свою. Хороший сын, хороший муж, хороший отец. Эх, жаль, конечно…

Вздохнув, Алла отодвинула от себя тарелку с нетронутым салатом, медленно вышла из кухни. Ничего в это утро ей не хотелось – ни спать, ни есть, ни идти в тренажерный зальчик, ни плавать в бассейне. Зайдя в спальню, она уселась перед туалетным зеркалом, долго смотрела сама себе в грустные глаза. Подняв вверх руки, привычным жестом запустила пальцы в роскошные волосы, откинула их за спину. И тут же решила – надо обязательно взять себя в руки. Потому что ничего страшного в ее жизни вовсе не происходит: детям она все равно ничем помочь не смогла бы, да и Ольга Андреевна без нее еще и лучше их по жизни определит. А здесь у нее хороший дом, хороший муж Руди Майер, который ее любит по-своему. И она его тоже любит. Наверное. А может, и нет. А может, привыкла просто. Как привыкла в свое время к Олегу, пристроилась-прилепилась, как улитка к теплому камню. И Руди не лучше и не хуже Олега – тоже умный, тоже хорошо обеспеченный, тоже добрый. А это, между прочим, самые главные качества в мужчине, красота ему вообще ни к чему. Она как-то быстро привыкла к его своеобразной немецкой пухлости-некрасивости, к жирным хомячьим щечкам, поросшим жесткими седыми волосами, к спрятанному в бороде и усах маленькому бантику ярко-красных губ, к голубым крошечным глазкам, лучащимся сытым бюргерским довольством… Зато как радостно он стремится всегда украсить ее здешнюю жизнь, с каким азартом наряжает ее, покупая безумно дорогие и ненужные тряпочки, как красиво дарит украшения – как вожделенную игрушку любимому и балованному ребенку. Хотя, бывает, и чувствует она себя здесь ценной породы зверьком или золотой рыбкой-вуалехвостом в огромном аквариуме. Ну что ж. Как говорится, за что боролась… А куда, скажите, можно было еще прилепить эту ленивую женственность, эту грацию восхитительной бездельницы вкупе с кокетливой русской покладистостью-покорностью – никуда больше и нельзя. Только здесь и можно ценителя всех этих прелестей найти. Еще бы – ни от одной немки такого никогда в жизни не дождешься…

Алла придвинула поближе к зеркалу лицо, подмигнула сама себе ободряюще, потянула губы в улыбке. Хватит. Нельзя грустить. Вечером они идут к сестре Руди, фрау Марте Зайферт, и надо обязательно быть в форме. Она хорошая, эта Марта. И сразу приняла ее хорошо, хотя подругой не стала, конечно. У нее как-то вообще подруг здесь не образовалось… И нельзя иметь на лице такие печальные глаза – Руди будет сердиться. Ничего не скажет, конечно, но сердиться будет. Сожмет свои ярко-красные губы в малюсенький бантик, щечки надует и будет красноречиво молчать, всем своим видом говоря – чего, мол, тебе еще нужно, красивая и глупая русская женщина, все у тебя есть для полноценного настоящего счастья, и никакого такого права ты на эту печаль в глазах вовсе не имеешь…

Жилец и в самом деле объявился очень быстро, как и обещала добрая Лерочка Сергеевна. Странно, но им оказался приличный, молодой еще мужчина довольно высокого роста, с очень симпатичным лицом и добрыми веселыми глазами. Он осмотрел быстро комнату, улыбнулся коротко, кивнул – подходит, мол, согласен. Василиса, неловко улыбаясь, с осторожностью приняла из его рук три стодолларовые бумажки, взглянула еще раз вопросительно: все ли так на самом деле, не ошиблась ли…

Для жильца она решила освободить свою комнату – Петьку жалко стало. Передвинула в бабушкиной комнате шкаф, расчистила небольшое пространство для раскладушки – в тесноте да не в обиде, как говорится. Ольга Андреевна молча наблюдала за ее суетой, улыбалась грустно из своего кресла. Не нравилась ей вся эта затея с квартирантом, конечно, но что делать… Лучше уж помалкивать, раз Васенька другого выхода не видит…

– Так, говоришь, приличный жилец, да? – только и спросила она полушепотом, виновато подняв на внучку глаза. – А вещей-то много с собой принес?

– Нет, бабушка, совсем немного. Чемоданчик только да ноутбук…

– Странно…

– Ну, почему странно?

– А зачем ему ноутбук? Он кто вообще по профессии, ты спросила?

– Нет, бабушка, не спросила. Неудобно как-то…

Все подробности о жильце неожиданно выяснил пришедший из школы Петька. Влетев по привычке в Василисину комнату, он остановился как вкопанный, уставился удивленно на квартиранта, потом со всего размаху хлопнул себя ладошкой по лбу и рассмеялся весело, заставив и его дружелюбно улыбнуться ему в ответ.

– Здрасте! Вы же наш жилец, наверное! Мне ж Василиса говорила, а я и забыл совсем… Меня Петром зовут, а вас как?