Методика обольщения - Холли Габбер Страница 6

— Как вы себя чувствуете, Дорис?

— Спасибо, лучше. Ходить еще практически не могу, но ни боли, ни дискомфорта уже не испытываю. Как все прошло?

— Нормально, разумеется. Они были в ужасе, когда увидели меня вместо вас, но я все же подсластил пилюлю, сказав им, что проверкой займетесь вы самолично.

Дорис хихикнула.

— А вас точно не затруднит зайти ко мне?

— Я уже сказал утром — не затруднит.

— Когда вы освободитесь? Как всегда, после четырех?

Как всегда, — ответил Алан, резко понижая голос тона на два. Он только сейчас заметил, что параллельным курсом с ним следует миссис Кидд, причем ее лицо выражает крайнюю степень заинтересованности.

— Тогда я вас жду к пяти часам. До вечера, мистер Блайт!

— Всего хорошего, — отозвался Алан, нервно поглядывая в сторону рыжеволосой старушки. Ему совершенно не хотелось вступать в переговоры, но спрятаться было некуда: миссис Кидд уже приближалась, сияя, как люстра из его ночного кошмара.

— Алан, дорогой, может, вы мне объясните, почему практикум проводили вы? Куда делась Дорис? И кстати, вы не с ней сейчас беседовали?

Алан постарался придать своему лицу самое официальное выражение.

— Да, с ней. Она вывихнула ногу и попросила меня ее подменить. И… я должен буду… заехать к ней сегодня.

Миссис Кидд с сочувствием покивала:

— Бедняжка Дорис! Передавайте ей от меня привет и пожелание скорейшего выздоровления. И еще: вы знаете, Алан, голубчик, вы сегодня как-то изменились. У вас даже голос стал приятнее, честное слово!

Алан предпочел ничего не отвечать.

Без пяти минут пять Алан уже открывал железную калитку около дома Дорис. По дороге он старался не думать, как пройдет его визит, что он будет говорить и как ему себя вести. Утренняя эйфория понемногу выветрилась, Алан нервничал, старался не запугивать себя и в результате запугал еще больше. Хотя весь снег уже почти растаял, каменная дорожка, ведущая к одноэтажному, похожему на пряничный, домику, была невероятно скользкая. Осторожно ступая с плитки на плитку, Алан подошел к двери и позвонил.

— Заходите, дверь отперта, — немедленно отозвался изнутри голос Дорис.

Алан вошел и оказался в маленькой квадратной прихожей с двумя дверьми. Одна, закрытая, судя по всему, вела на кухню, вторая была открыта.

— Я здесь, мистер Блайт!

Алан заглянул в комнату и увидел Дорис, сидящую в низком кресле около окна. Несколько секунд он просто смотрел на нее, постепенно убеждаясь, что никогда не лицезрел ничего более прекрасного. Он привык видеть Дорис в облегающих брючных костюмчиках, коротких юбках и ярких джемперах, но сейчас на ней было надето свободное длинное платье, которое даже на взгляд представлялось удивительно мягким. Плавные линии складок, казалось, не скрывали, а только подчеркивали красоту линий ее тела. Изящно скрещенные босые ножки безмятежно покоились на пушистом ковре: правая была туго перебинтована. На лице не было ни капли косметики: матовая белизна кожи Дорис наводила на мысль о перенесенных страданиях и вызывала естественное желание утешать и заботиться. Обретя наконец дар речи, Алан набрал воздуха в легкие и задал единственный вопрос, уместный в подобной ситуации:

— Как ваша ножка, Дорис?

Мгновение спустя Алан уже понял, что у него сорвалось с языка не то слово, но Дорис вроде бы не обратила на это внимания.

— Спасибо, ничего. Но видите, мне пришлось открыть дверь заранее. Ползание по дому отнимает у меня пока слишком много сил и времени. Ну, что же вы стоите? Пальто вы можете повесить в прихожей, а потом садитесь, пожалуйста, не стесняйтесь. Расскажите, как все прошло? Если у вас, конечно, есть время.

Времени у меня не очень много, — пробормотал Алан, передвигаясь боком к ближайшему стулу в этой комнате, наедине с босоногой, полулежащей Дорис, он чувствовал себя настолько зажатым, что даже изъяснялся с трудом. — Все прошло нормально, я же вам уже говорил…

— Ребятишки хорошо себя вели?

— Еще бы… У вас там есть один молодой человек — не помню его фамилию: такой худой, сутулый, в очках, — так он, по-моему, редкостный недоумок. Проверьте повнимательнее, что он понаписал.

Алан наконец решился выпустить из рук папку с работами, за которую держался, как за спасательный круг, и положил ее на стол. Теперь ему следовало или уйти, или срочно завести светскую беседу — о чем угодно, например о погоде. В голову пришли несколько ничего не значащих фраз, но он не знал, с какой начать. Дорис перехватила инициативу:

— Хотите чашку чая или кофе? К счастью, я свалилась уже на обратном пути из магазина, так что кофе у меня есть. — Она слегка подалась вперед, и очертания груди под натянувшимся платьем обрисовались четче. — Хорошо еще, банка не разбилась. Только вам придется подождать, пока я доберусь до кухни.

— Нет, нет, не надо, не утруждайте себя! — Алан уже не знал, куда смотреть, а его мысли принимали все более и более опасное направление. — Я, пожалуй, пойду… У меня на сегодняшний вечер намечены очень важные дела. Я позвоню вам завтра, если не возражаете…

Дорис покусала губы, явно что-то обдумывая.

— Ну хорошо, идите, если вы торопитесь. Знаете, вы для меня уже так много сделали, что, я думаю, вам будет не очень трудно выполнить мою самую последнюю на сегодня просьбу…

— Конечно, я могу проверить эти работы сам. Мне совсем не трудно. Да нет, я не об этом. Простите, у вас нет проблем с сердцем?

Алан в изумлении помотал головой, прикидывая, какой предмет мебели она попросит передвинуть.

— Тогда… знаете, мне так тяжело вставать. Безумно тяжело. Вы не могли бы… отнести меня в соседнюю комнату… в спальню… Алан?

Она говорила все тише и тише, а его имя уже не произнесла, а еле слышно выдохнула. Пока Алан преодолевал несколько шагов, отделяющих его от Дорис, ему казалось, что бешено колотящееся сердце, с которым у него не было проблем, сейчас взорвет грудную клетку с силой ручной гранаты.

Платье на ощупь действительно оказалось необычайно приятным — мягкость ткани восхитительно сочеталась с мягкостью скрытого под ней тела. Когда он поднял Дорис, она легким ласковым движением обхватила его шею руками. Алан покачнулся и на секунду закрыл глаза, попытавшись хоть немного успокоить дыхание, а затем медленно двинулся к двери, ведущей в спальню. Здесь царил полумрак, но Алан не был уверен, что хочет включить свет. Он осторожно положил Дорис на кровать, хотел выпрямиться, но она не отпустила его шею, и он по инерции сел рядом с нею. Ему вдруг показалось, что в темноте глаза Дорис светятся, как у настоящей кошки. Глаза до невозможности приблизились, он ощутил трепещущее прикосновение ее губ и только тогда понял: теперь ему можно все…

Вначале случилось то, чего Алан так опасался: он потерпел полное фиаско. Этому предшествовала лихорадочная сумятица, когда он старался, во-первых, побыстрее разобраться с собственной одеждой (в подобной обстановке это всегда оказывается на удивление непростым делом); во-вторых, по возможности отвечать на неистовые объятия Дорис (которая проявляла невероятную активность, словно боясь, что он передумает); а в-третьих, не задеть ее больную ногу (в какой-то момент он все же задел ее, Дорис вскрикнула, и Алан, испуганный, дернулся в сторону). Наконец, все произошло — но в течение такого короткого отрезка времени, какого достаточно, чтобы переключить телевизор с канала на канал. Оглушенный неудачей, Алан зажмурился и мысленно дал себе самую что ни на есть выразительную характеристику. Он обреченно ждал, что Дорис сейчас примется его утешать и успокаивать, но она неожиданно сказала совершенно другое: