Наследница по кривой - Тьерни Макклеллан Страница 6

Обычно я за словом в карман не лезу. К тому же в моей профессии нередко попадаешь в неловкие ситуации. Например, когда дом выставляется на продажу, потому что владельцы разводятся. Сообщаешь жене, что за дом предлагают больше первоначальной цены, а она, вместо того чтобы благодарить, разражается слезами.

Мне также доводилось осаживать не слишком состоятельных клиентов, когда они зарились на чересчур дорогое для них жилье. А как-то раз я даже потребовала от одной супружеской пары, чтобы они, прежде чем выставить свой дом на продажу, очистили спальню сынка-подростка от постеров с голыми бабами.

На хороших курсах риэлторов обязательно обучают тому, как, используя такт и дипломатию, выйти из щекотливого положения. Но я что-то не припомню, чтобы на каких-нибудь курсах рассматривалась такая ситуация: "Что сказать женщине, которая думает, что вы спали с ее мужем, а заодно подозревает, что вы же его и убили".

Я перебирала в уме подходящие фразы типа "Сочувствую вашей тяжелой утрате"… Не годится, еще вообразит, что имею в виду деньги, а не ее мужа. И тут миссис Кросс произнесла:

— Я Харриет Шекельфорд Кросс.

Банни Листик было чему поучиться у этой женщины. Тон Харриет Кросс был не просто ледяным, он был арктическим. Мне сразу вспомнился "Белый клык" Джека Лондона.

— А я… — начала я, намереваясь представиться, но Харриет, очевидно, была более не в силах слышать мое имя. Она перебила меня, обнажив белые клыки:

— Сколько вам лет? Слегка за тридцать?

При иных обстоятельствах я была бы польщена. Но я догадывалась, что в данном случае Харриет вовсе не стремится повысить мою самооценку. Впрочем, я не из тех женщин, которые скрывают свой возраст. В конце концов, мне потребовалось немало сил и времени, чтобы дожить до моих лет, так почему бы не рассматривать возраст как достижение?

— Нет, — возразила я. — Вообще-то мне сорок один.

Вблизи Харриет выглядела не такой красивой, как на расстоянии в несколько рядов кресел. Сейчас были отчетливо видны вертикальные морщины между бровей и у рта. Я предположила, что в жизни этой женщины хватало потрясений.

— Сорок один, — повторила вдова таким тоном, словно я сообщила, что мне четырнадцать, и на секунду прикрыла глаза. Глаза у нее были действительно красивыми: большими, серыми и слегка раскосыми.

— Вы знали, что Эфраиму шестьдесят четыре?

— Видите ли… — торопливо начала я.

Но Харриет оборвала меня на полуслове:

— Все ясно. — Ее губы слились в тонкую белесую линию. — Вас, кажется, не было на поминальной службе Эфраима?

Поминальная служба? Я и понятия о ней не имела. Кроме того, мое отсутствие имело весьма уважительную причину. Я положила за правило не ходить на похороны и поминальные службы незнакомых мне людей. И пусть меня назовут черствой.

Я открыла рот, чтобы объяснить.

— Нет, не было, но…

Миссис Кросс отрывисто кивнула.

— Жаль. — Она снова не дала мне договорить, ее глаза превратились в узкие щелки. — Все, кто искренне любил Эфраима, там были.

И прежде чем я успела ответить — и как-то оправдаться, — Харриет резко повернулась и с такой стремительностью вышла из кабинета, словно я за ней гналась.

Не отрывая глаз от пола, Тиффани поплелась следом за матерью. Когда она добралась до двери, я подумала, что сейчас девочка врежется в косяк. Но нет, Тиффани управилась с блеском: в последнюю секунду вильнула в сторону и вышла в коридор, даже не замешкавшись. Похоже, эта девочка привыкла ходить, вперив взгляд в пол.

Мне ничего не оставалось, как направиться к дубовому столу, за которым сидел Гласснер. Он наверняка будет в восторге от того, что я ему скажу. К несчастью, на пути к столу я нос к носу столкнулась с Матиасом Кроссом. Тот, покончив с интересовавшими его вопросами, двигался к выходу.

Впрочем, говоря о столкновении, я слегка преувеличила. По крайней мере, в физический контакт мы не вошли. Матиас просто-напросто маячил в проходе, загораживая мне дорогу. Вблизи он, как и его мать, выглядел иначе, чем на расстоянии: очень высоким, очень мускулистым и очень широкоплечим. С такой фигурой и бородой, в которой кое-где проглядывала седина, Матиас Кросс больше смахивал на кузнеца, чем на сына миллионера.

Я вознамерилась было молча обойти его, опустив глаза, — Тиффани подала мне прекрасный пример для подражания, — но Матиас не позволил мне улизнуть. Голос у него оказался на удивление мягким:

— Я Матиас Кросс, сын Эфраима Кросса.

Мне таки пришлось поднять голову.

— Знаю, — произнесла я, испытывая неловкость. Странно, но его глаза походили на темные изумруды. И смотрели они враждебно, что вовсе не было странно. — Скайлер Риджвей. — Я протянула руку.

Матиас не ответил мне рукопожатием.

— Мне известно, кто вы такая. Вы та женщина, что убила моего отца.

Я уже готова была ляпнуть "рада познакомиться", но, слава богу, вовремя притормозила. Опустив руку, я произнесла:

— Послушайте, я вообще не знала мистера Кросса. Мы не были даже знакомы.

Матиаса моя откровенность не тронула. Его зеленые глаза сузились.

— Думаете, я вам поверю? — Он явно решил, что его принимают за идиота.

А вдруг Матиас Кросс и в самом деле идиот? Жаль, если так.

Я пожала плечами, делая вид, что мне глубоко безразлично, верит он мне или нет. Но я лишь делала вид.

— Это правда. Произошла какая-то ошибка.

Матиас отреагировал на мое заявление точно так же, как Банни Листик, — презрительным взглядом.

— Неслабая ошибка, сделавшая вас на сто тысяч долларов богаче, — бросил он и решительно направился вон из кабинета.

Теперь нетрудно было угадать, как повернется разговор с Эдисоном Гласснером. Тем не менее я решила побеседовать с адвокатом — несомненно, есть во мне некоторая склонность к мазохизму.

Как и следовало ожидать, Гласснер не был потрясен моим признанием.

— Вы хотите сказать, что вообще не знали Эфраима Кросса? — переспросил он.

Я энергично затрясла головой.

— Не совсем так. Я не была с ним знакома. Фирма, где я работаю, несколько недель назад вела переговоры о продаже одного из его доходных домов, но сделкой занимался другой сотрудник. Я же близко не подходила к Эфраиму Кроссу. Ни разу.

Пока я говорила, Гласснер оглядывал меня с ног до головы. Крайне неприятно беседовать с человеком, чьи мысли блуждают где-то далеко.

— Мистер Гласснер, мое лицо не там, куда вы смотрите.

Ладно, возможно, я чересчур разнервничалась. Настроение у меня к тому времени совсем испортилось. То тебя в убийстве обвинят, то еще что-нибудь. Гласснер, однако, не смутился и не рассердился. Вид у него был такой, словно он отвесил мне грандиозный комплимент. Вероятно, женщина в моем возрасте должна прыгать от радости, если мужчина останавливает взгляд на ее фигуре.