Свободная любовь. Очарование греха - Якоб Вассерман Страница 6

— Не можете ли вы сказать мне, что вас мучает? — спросил он.

— Больше всего Эльвина Симон, — вырвалось у нее, и взгляд ее стал странно беспокоен.

— Эльвина Симон? Кто она такая?

Рената познакомилась с Эльвиной Симон три года тому назад. Летом девушка иногда приходила в дом фабриканта, и они устраивали различные игры. Они познакомились у синьоры Миджели, у которой брали уроки итальянского языка, — Эльвина собиралась поступить в контору своего брата в Милане, а Рената занималась для развлечения. Эльвина, жившая со своей бедной матерью, платила за уроки очень мало. Но об этом Рената узнала гораздо позже.

Эльвина была кроткой и гордой девушкой. У нее была миниатюрная изящная фигура. Если бы не озабоченное выражение, лицо ее было бы почти красиво. Когда с ней заговаривали, она улыбалась неописуемой улыбкой: с любовью и нежностью, словно прося о снисхождении. Ее глаза, желтовато-серые днем, вечером темнели, становились темно-синими, сияющими, влажными, тихими, задумчивыми.

Рената любила эту девушку, но относилась к ней со странной сдержанностью, причина которой лежала в самом существе Эльвины. Она была полна почтительности, никогда не говорила чего-нибудь, что можно было бы превратно истолковать, не жаловалась, не была недовольна. Рената хорошо помнила красное летнее платье с черной бархатной отделкой, которое Эльвина всегда носила и в котором она казалась еще тоньше и стройнее. На улице на нее часто смотрели, но в своем простодушии она не замечала взглядов ни мужчин, ни женщин.

Однажды днем, в мае, подруги гуляли по берегу Иза-ра. Эльвина рассказывала о своей матери, что делала очень редко: она оживленно говорила, иногда смеялась и при этом смотрела на Ренату, как будто спрашивая, хорошо ли это. Вдруг она остановилась, прижала руку к груди, и губы ее задрожали. Рената, встревоженная, спросила, что с ней, но та не ответила. Они повернули обратно, и, когда пришли к дому Эльвины, там оказались чужие люди. С ее матерью случился удар, она была мертва. Эльвина не сказала ни слова. Она сидела с неподвижным взором. Рената горячо просила ее пойти с ней, но она не слышала. Рената оставалась с ней до ночи. На следующий день Рената заболела; она написала Эль-вине, но не получила ответа, а когда через неделю выздоровела и пошла к подруге, квартира оказалась пуста, и Ренате сообщили, что Эльвина уехала с братом.

С тех пор прошло три года. Несколько дней тому назад Рената опять встретила Эльвину.

Она шла домой пешком, потому что в экипаже сломалось дышло. В том районе есть несколько улиц, пользующихся дурной славой; там можно увидеть лица, каких в городе не встретишь. Но Рената шла без страха, хотя уже наступила темнота. Мимо нее проходили мужчины и женщины, возвращавшиеся с работы, с грохотом проезжали тяжелые возы. Вдруг Рената увидела знакомое лицо, как раз в тот момент, когда сзади нее зажегся фонарь. Она испугалась, но потом успокоилась и остановилась. Перед ней стояла девушка и смотрела на улицу, полную людей и пыли. Рената решила, что это не может быть Эльвина, но, когда собралась пойти дальше, та взглянула на нее. Сначала она равнодушно, а потом почти гневно оглядела нарядное платье, потом побледнела, как полотно. Рената окликнула подругу по имени; та улыбнулась каменной улыбкой и продолжала улыбаться, когда они рядом пошли дальше. Сначала Эльвина шла медленно, и Рената стала спрашивать ее, где она теперь, как ей живется, куда она пропала. Девушка не отвечала и шла все быстрее; вдруг, когда Рената, запыхавшись, уже едва переводила дыхание, Эль-вина остановилась в мрачном маленьком переулке за пивоварней. Она взяла Ренату за руку, увлекла ее в темные ворота какого-то дома и сказала, что теперь Рената должна уйти, дальше ей идти нельзя. Затем она начала безутешно плакать, повернувшись лицом к стене. Ее слезам не было конца, и Рената, не находившая слов, гладила подругу по волосам; ей овладело смутное предчувствие.

— Бога ради, уходите, Рената, вам здесь нельзя оставаться, — прошептала Эльвина.

— Что вы делаете, Эльвина? — со страхом спросила Рената.

— Ко мне приходят мужчины, — сказала Эльвина, широко открыв глаза и тотчас же закрыв их.

Рената задрожала. Конечно, она слышала, что девушки продаются, но для нее это оставалось пустым звуком. И лучшая из всех, Эльвина? Рената не могла больше говорить. Она молча ушла.

Все это она рассказала Вандереру короткими, отрывистыми фразами, то краснея, то бледнея, то нетерпеливо, то страстно, то умолкая на мгновение, чтобы взять себя в руки. «Почему именно мне?» — думал Вандерер; он находил это загадочным; сияющий день, казалось, померк.

Но больше всего удивило его то, что весь этот бессвязный рассказ звучал как покаяние в какой-то вине. Ванде-рер был смущен и молчал. Только когда они подошли к ее экипажу, он попросил у Ренаты разрешения написать ей то, что думает по поводу услышанного рассказа. Она взглянула на него отсутствующим взглядом, села в коляску и уехала. Вандерер медленно шел к городу, и в душе его звучали вопросы Ренаты: «Каким образом случается, что девушки торгуют собой? Действительно ли это дурные, заслуживающие презрения девушки? Неужели в них не остается ничего прежнего? Надо ли их спасать, или это бесплодно? Кто виноват в том, что они стали такими? Мне кажется, как будто я вдруг прозрела. Но я вижу лишь вещи, понять которых не могу, и не знаю, смею ли я их видеть или должна делать вид, что я по-прежнему слепа?»

Рената сидела в своей комнате. Лампа под китайским абажуром бросала кругом мягкий свет. В открытые окна видны были качающиеся деревья, пожелтевшая листва, озаренная последним отблеском заката. С нижнего этажа доносилась суета: это слуги под руководством фрау Фукс накрывали столы. Рената во второй раз перечитывала письмо Вандерера, который благодарил ее за доверие и писал, что есть вещи, которые при неожиданном с ними столкновении кажутся гораздо более чудовищными, чем они являются на самом деле. Рената чувствовала, что эти витиеватые речи — лишь трусливая увертка, и раскаивалась в своей откровенности. Он был не тот, кого она искала.

Вошла сестра Ренаты Лони и сказала, что сейчас должны приехать баронесса Терке и Эрнестина Йен-сен с матерью. Мама позвала Ренату вниз. Но зачем они Ренате? Зачем ей их показная дружба, их холодные поцелуи, их несносные сплетни? Нет, они ей не нужны. Зачем ей герцог с его невозмутимой холодностью и вспыхивавшим то и дело в глазах вечным вожделением? Он ей тоже не нужен.

Но что же ей нужно? Она не знала.

Вандерер был тоже приглашен; третьего дня он оставил карточку.

Сначала приехали дамы Терке. Баронесса Терке, сопя и задыхаясь, сыпала любезностями, а ее слишком раскрашенное лицо походило на маску. Молодая графиня Адель, бывая в обществе, не делала ни одного движения, которое не было бы аристократично; она говорила с преувеличенной рассудительностью и натянуто улыбалась. Но пустота ее души сквозила во всем. Эрне-стина Йенсен была некрасива. Когда она приходила от кого-нибудь в восторг, то опускала голову и смотрела исподлобья. Она изнемогала от тайных желаний, но из страха, что их заметят, выработала этот восторженный, ставший привычным взгляд снизу вверх.