Слава, любовь и скандалы - Джудит Крэнц Страница 6

— Дура, дура, дура, — ругала себя Маги, выбегая полностью одетая из студии Мистраля. Она не осмелилась даже взглянуть на него перед уходом, но если бы она это сделала, то увидела бы, что художник не сводит глаз с кресла у окна. Ее обнаженное тело запечатлелось в его мозгу помимо его воли.

Дрожащая, разозлившаяся на себя Маги добежала до Люксембургского сада и рухнула на первый же свободный стул, не обращая внимания на игравших поблизости детей. За последние полчаса мечта, которую она лелеяла последние четыре года, обернулась таким провалом, что Маги обхватила себя руками и от стыда нагнула голову.

Рядом с Маги села молодая мать с ребенком, и ее чувство собственной значимости и гордости пробилось к Маги сквозь ее собственные эмоции. Она подняла голову и обвела взглядом этот зеленый мир, в котором люди постарше загорали на солнышке, а дети бегали и играли. У нее стало теплее на душе, когда маленький мальчик проковылял к ней и положил резиновый мяч ей на колени. Маги покатила цветной шар по дорожке, пытаясь доставить малышу удовольствие. Он притащил его обратно, словно послушная собачка, приносящая палочку, и вскоре Маги обнаружила, что ее окружают дети, пораженные тем, что взрослый человек снизошел до игры с ними. Эта рыжеволосая тетя была так не похожа на их собственных матерей, ни разу не отступивших от заповедей французского воспитания: «Не трогай, отряхни руки, не испачкайся, не бегай слишком быстро, не бери это в рот».

Маги в течение часа играла с детьми. Она как будто снова вернулась в собственное детство, когда была настоящим сорванцом и единственной девочкой в школе, которая могла лучше любого мальчишки бросить камень, поймать мяч или влезть на стену.

Вскоре после того, как последнего ребенка увели домой обедать, Маги тоже ушла из парка. Голод снова привел ее на перекресток Вавен, но ни в одном из ресторанчиков, мимо которых она проходила, не оказалось свободного места. Едва миновал полдень, и на террасах кафе «Куполь» и «Ротонда» невозможно было найти свободного места. Официанты подставляли дополнительные стулья и столы, поэтому люди сидели у самого края тротуара. Но ни один непосвященный не мог там сесть, потому что завсегдатаи ни за что не уступили бы места в первом ряду партера этого удивительного театра.

Маги остановилась возле уличного торговца, купила красную гвоздику и приколола ее к блузке. Настроение у нее неожиданно поднялось, и она направилась к кафе «Селект», надеясь, что там найдется для нее место внутри.

Из экономии она заказала только бутерброд с сыром и лимонад и принялась разглядывать толпу шумных, галдящих, перебивающих друг друга, странно одетых людей, устроившихся на высоких барных табуретах с таким видом, словно они намеревались провести там весь день. Вокруг нее все громко разговаривали, воздух в зале становился все более серым от дыма, и вскоре Маги уже различала десяток акцентов в потоке французских слов. В то время иностранные художники господствовали на Монпарнасе. Это были годы Пикассо, Шагала, Сутина, Цадкина, Кислинга, Чирико, Бранкузи, Мондриана, Диего Риверы и Фудзито. Французские художники, такие, как Матисс и Леже, оказались в меньшинстве, американцы, немцы, скандинавы и русские чувствовали себя хозяевами квартала.

Радуясь тому, что здесь ее никто не знает, ощущая себя невидимкой, потому что вокруг не оказалось знакомых, Маги не замечала заинтересованных взглядов. Наконец-то она стала свидетельницей экзотического спектакля, который девушка ожидала увидеть в Париже. Именно о такой жизни рассказывал Константин Моро, ее учитель рисования. Неудавшийся художник забивал школьникам головы сказками о Монпарнасе, о вечеринках, куда его никогда не приглашали, о вражде, участником которой он ни разу не стал. Недостатки свои как преподавателя он восполнял преисполненными восхищения рассказами о доле творческой личности, о насыщенной страстями и драмами жизни богемы, к которой он так жаждал принадлежать. Пребывание в Туре казалось ему ссылкой, и он болезненно переживал ее. Именно Моро внушил Маги мечты о карьере натурщицы, именно он оживил для нее богемную жизнь Монпарнаса, именно он уверил ее, что сам Ренуар захотел бы написать ее, будь она даже выше всех остальных женщин в мире. И вот теперь Маги следила с полуоткрытым ртом за намеренно эксцентричными выходками посетителей «Селекта». «Наверняка так и выглядит рай», — думала она, от всей души желая стать частью этого мира.

— Привет, малышка! Значит, это ты новенькая девушка, верно? Позволь мне угостить тебя выпивкой.

Маги изумленно обернулась. Она так увлеченно рассматривала мужчин у стойки, что даже не заметила женщину за соседним столиком, пристально изучавшую ее вызывающе рыжие волосы и необычные черты лица.

— Так это ты или не ты? — спросила женщина.

— Я новенькая, это точно, — ответила пораженная Маги. Девушка решила, что заговорившей с ней незнакомке уже за сорок, но она все еще оставалась необыкновенно хорошенькой, хотя была достаточно пышной. Именно таких женщин рисовал Фрагонар.

— Меня зовут Пола Деланд, — объявила женщина с важным видом. — А как твое имя?

— Маги Люнель.

— Маги Люнель, — медленно повторила Пола, словно пробуя имя на вкус. Ее близорукие глаза не отрывались от Маги. — Неплохо. В этом есть некий шарм, некий порыв. Вполне вероятно, оно подойдет. Во всяком случае, и в имени и в фамилии по два слога, другой Маги в квартале нет, насколько мне известно — а я знаю всех, — так что одобряю. Пока это нам подойдет.

— Как мне повезло. А если бы я не заслужила вашего одобрения?

— Смотрите-ка, малышка отбрехивается! — Улыбка Полы, обладавшая магической силой прогонять дурное настроение, стала шире. — Для провинциалки ты слишком нахальна.

— Провинциалка! — взорвалась Маги. — Второй раз за день я это слышу. Это уж слишком! — Хотя она не знала ни одного парижанина за исключением Моро, она поняла, что к выходцам из провинции любой рожденный в Париже относится свысока.

— Но это сразу бросается в глаза, моя бедная голубка, — в голосе Полы послышалось раскаяние. — Не обращай внимания. Девяносто девять процентов живущих в квартале приехали из провинции. Но я исключение. — Она явно гордилась собой, это дитя улиц Монпарнаса, «цветок мостовой», как с романтическим вздохом она сама себя называла.

Пола была дочерью багетчика и выросла в ста шагах от перекрестка Вавен. Все, что Пола Деланд знала или хотела знать о природе, находилось за оградой Люксембургского сада. А все, что она знала о человечестве, — а она погружалась в эту тему, как вишня в бутылку коньяка, — она выучила, позируя художникам или сидя в кафе. В своем кругу Пола была воплощением страсти к сплетням, нескончаемым пересудам, которые так глубоко укоренились в артистической жизни Монпарнаса.

Встреча с Маги привела Полу в расположение духа, которое она бы отнесла к самой высокой категории из тех, что себе позволяла. Каждое утро она прислушивалась к своему эмоциональному состоянию, которое было либо так себе, либо ничего, либо отличным. Определение «отличный» Пола давно зарезервировала за длинной чередой любовников — всегда найдется мужчина, которому по душе классическое трио: красота, полнота и сорокалетие. Но совсем недавно она обнаружила, что если первой узнает сплетню, неизвестную остальным жителям в квартале, то настроение мгновенно взлетает к наивысшей отметке. А Маги обещала полный короб новостей.