Сказки тысячи ночей - Эмили Кейт Джонстон Страница 6

Тем временем небо стало совсем черным, и тучи уже больше не могли сдерживать свой напор. Из них хлынули струи, и овцы вскинулись на дыбы, отступая к склону холма. Мгновение спустя я поняла, что это вода. Ее грохот был оглушительным. За всю свою жизнь я видела лишь ту воду, что черпали из нашего колодца. Я мылась в ней, пила ее и поливала ею побеги дыни, но ничего подобного я прежде не видала.

– Это называется дождь, – объяснил отец. – Он проливается на зеленые холмы далеко-далеко отсюда и наполняет водой сухое русло вади. Но иногда по воле божеств тучи соскальзывают с зеленых холмов и устремляются в нашу сторону, принося с собой столько воды, сколько вам доведется видеть лишь несколько раз за всю свою жизнь. Вода нужна нам, но она таит в себе опасность, и скоро вы увидите, почему.

Мы смотрели, как дождь льется с неба, будто из бесчисленных кувшинов. Он обрушивался на нависающие над нами скалы, смывая с них песок и унося его с бешеной скоростью к вади. Овцы промокли насквозь, как промокала их шерсть, когда мы замачивали ее в краске, и источали запах, который нравился мне еще меньше того, что стоял в воздухе перед дождем.

Вдали, за шатрами, раздавался страшный рев, но я не могла разглядеть, что там происходит. Отец глянул на нас, крепко сжимающих край его платья, а затем на брата моей сестры, который стоял у самой стены пещеры. Он тоже промок насквозь, как и овцы, но в глазах его кипела решимость и не было ни капли страха.

Потом раздался другой звук, и я не сразу смогла понять, что это. Оказалось, это кричит моя сестра. Я никогда прежде не слышала от нее подобных криков и испуганно посмотрела на нее, решив, что дождь каким-то образом причинил ей боль. Отец обхватил мое лицо руками и повернул в сторону шатров. Позади них – там, где должно было быть вади, – высилась огромная серая стена. Она обрушилась на то место, где мы спали, ели и играли, и сметала шкуры и веревки, будто их и не было.

Стена продолжала двигаться в нашу сторону, стремительно взбираясь по склону холма. Я почувствовала, как и в моей груди назревает крик. Вода сокрушила наши шатры. Если она хлынет в пещеры, мы не сможем оттуда выбраться. Отец стоял впереди, а мы держались за него, глядя, как наступает вода. Она подошла к нам вплотную, и на один долгий миг мне показалось, что всем нам пришел конец. Но тут, будто по велению божества, поток отступил. Вода захлестнула сандалии нашего отца, но не забрала его с собой.

В этот момент баран вновь забился в тревоге. Овцы сгрудились вокруг него, прижимаясь к нему мокрыми боками, и их беспокойство еще больше взволновало его. Он бросился на брата моей сестры, который засмотрелся на отступающий поток, и с силой лягнул его. Брат с криком упал и покатился вниз по склону, пока вода не захлестнула его с головой и не унесла прочь.

Отец подался вперед, но не двинулся с места. Попытайся он что-то предпринять, он потащил бы нас с сестрой за собой, и если его самого вода могла пощадить, то нас бы она наверняка поглотила. Мы беспомощно смотрели, как темную фигуру нашего брата уносит все дальше и дальше вниз по течению вади, пока наконец она не скрылась из виду.

– Идемте, – сказал отец. – Больше вам здесь не на что смотреть.

Итак, час расплаты, о которой предупреждала мать моей сестры, наступил. Когда отец рассказал ей о случившемся, она зарыдала. Она плакала, прижимая к себе мою сестру. Духи умерших взяли свое, и брату моей сестры не суждено было покоиться среди них. Его кости поглотила пустыня, а мы с сестрой узнали страшную цену зелени и жизни.

Пока служанки Ло-Мелхиина купали меня и натирали благовониями, я поняла, что звук в саду похож на тот, что мы услышали в начале потопа. Просто он был таким тихим, что я узнала его не сразу, а лишь после того, как женщины уложили меня в горячую ванну и окунули с головой, чтобы намочить мои волосы. Вода полилась мне в нос и уши, и, вынырнув, я закашлялась. Они пожалели меня, как жалели обо всем, что со мной связано. Я была обреченной невестой, приехавшей из захолустья, где отродясь не бывало столько воды, чтобы наполнить ванну. Но, придя в себя, я узнала этот звук.

Это был звук смерти, влаги и зелени. Звук расплаты. Но если найти то, за что я сумею ухватиться, как за отцовский подол, он может стать звуком надежды.

В моих покоях пахло шалфеем, жасмином и страхом. Не было ни намека на запах овец или песка, ведь мы находились в самом сердце касра и сама пустыня не сумела бы найти меня здесь. Я сидела на подушках из тончайшего шелка, а вокруг все было задрапировано занавесями и покрывалами из прозрачной материи, названия которой я не знала. Здесь наверняка прибрали после смерти последней жены, но что-то все же витало в воздухе. В комнате было душно, не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка. Лампы горели жарко и ровно, не мерцая. Я ждала.

Служанки коротко остригли мне ногти на руках и на ногах, отшлифовав края пилкой, чтобы они были гладкими. Теперь я не смогу даже выдернуть нитку из своего покрывала, и уйдет много дней, прежде чем у меня снова выйдет прилично ткать. Я не смогу оставить след на коже Ло-Мелхиина. Зубы мои они тоже осмотрели. Городские женщины чистили зубы мятной водой, мы же свои натирали мелким песком со дна вади. У всех черепов в наших катакомбах были ровные ряды зубов, даже у тех моих предков, что умерли совсем дряхлыми. У женщин, купавших меня, улыбки были щербатые. Они, наверное, боялись, что я могу укусить Ло-Мелхиина, но с этим уж ничего не поделаешь.

Если бы на моей свадьбе была сестра, она ждала бы вместе со мной, как и наши матери. Они бы нашептывали мне секреты, которые никогда не говорят вслух при мужчинах. Но я была одна. Меня не кормили, и я была этому рада. Сейчас на сердце у меня было спокойно, но будь мой желудок полон городской еды, новой и непривычной для меня, могло бы быть иначе.

Часовой свечи мне не оставили, неба было не видно, а определять время по стоявшим в углу водяным часам я не умела. Но, по ощущениям, ждать мне пришлось недолго.

Он был одет в шелка, как и я, но его одежды были синего цвета, оттенявшего бледную кожу. Ло-Мелхиин некогда был заядлым охотником, но теперь он редко бывал на солнце. Его шаровары перехватывал пояс с драгоценными камнями, трижды обернутый вокруг талии, с застежкой в виде змеи, кусающей себя за хвост. На этой затейливой металлической застежке столь искусной выделки, какой я никогда прежде не видела, переливались блики от лампы.

На нем была рубашка с широкими рукавами. Мое платье держалось на тесемках, за которые достаточно потянуть, чтобы я осталась перед ним обнаженной. Как мне раздевать его, я не представляла.

Он сел, держась прямо и изящно, скрестил лодыжки и положил руки на колени. Он не был похож на хищника – разве что глазами, которые хищно посверкивали, пока он рассматривал меня. Я дышала медленно, как антилопа, почуявшая приближение льва.

– Моя низкородная жена, – медленно произнес он. Голос его был очень тихим, как когда он говорил со своим конем, но я не ждала от него той доброты, какую он проявлял к животному. – Ты не боишься меня. Расскажи же, почему.