Татьянин дом - Наталья Нестерова Страница 6

Когда он стал намазывать джем на гренки, Татьяна Петровна спросила:

— Чай или кофе?

До этого вопроса молчание за столом нарушал только звук жующих челюстей Бориса.

— Кофе, пожалуйста, — попросил он. Татьяна Петровна убрала тарелки, поставила чашки и стеклянный кофейник.

Теперь можно и поговорить, решил Борис. После вчерашних злоключений он испытывал легкое превосходство человека, ожидающего извинений за неблаговидный поступок.

— Вы здесь живете, Татьяна Петровна? — спросил он.

—Да.

— Это ваш дом? — уточнил Борис.

— Да. — Она снова кивнула. И по-прежнему не поднимала глаз.

— Вместе с бабулькой, которая на курочках свихнулась? — улыбнулся Борис.

Легкое замешательство. Очередной кивок.

— Ну что поделаешь, — сказал он покровительственно. — К сожалению, старость часто омрачается помутнением сознания. У матери моего приятеля, директора крупного завода, началось старческое слабоумие. Убегает из дому и поет в метро. Представьте: стоит в переходе и горланит «Ой, кто-то с горочки спустился…», люди ей деньги подают. Соседи увидят, звонят ему: Сергей Сергеевич, ваша мама опять поет. Он срывается с работы, тащит ее домой. Сиделку нанял, но мать все равно с изощренной хитростью умудряется улизнуть на промысел.

В ответ на рассказ, предполагавший развитие темы — теперь вы поделитесь, как страдаете от сумасшедшей бабки, — Татьяна Петровна обронила:

— Печально.

— Но ружье, двустволку, все-таки припрячьте, — посоветовал Борис. — Опасно такие вещи держать в доступном для нее месте.

— Оно не заряжено, — сказала Татьяна Петровна, водя черенком чайной ложки по скатерти.

— Ну знаете! — возмутился Борис. Значит, он вчера вел себя как последний идиот, демонстрируя навыки гробокопателя. — Пьяная старуха, с ружьем, в пустынной деревне… Ее место в дурдоме. Кто она вам? Где она сейчас?

Татьяна Петровна, наконец, подняла глаза — зеленые, в обрамлении пушистых светлых ресниц. Не привычные черные, а чуть с рыжиной, они лишали лицо яркости, выразительности и в то же время подчеркивали замечательный цвет кожи.

— Пьяная старуха перед вами, — выдавила Татьяна Петровна. — То есть уже, конечно, протрезвевшая. Кроме меня, здесь никого нет. Это я вас вчера гоняла с берданкой по двору.

Борис поперхнулся кофе и откашливался излишне долго, чтобы прийти в себя. Свалять такого дурака — не отличить молодой женщины от старухи, обзывать ее слабоумной. Что его сбило с толку? Волосы! Конечно, если эта девица распустит свои волосы, они будут торчать во все стороны — при свете, возможно, милая картина, а в темноте она походила на ведьму.

— Мне очень неловко, — винилась между тем Татьяна Петровна, — просто не найду слов для извинения. Видите ли, дело в том… Все люди, выпив спиртного, меняются, кто-то больше, кто-то меньше, а я… совершенно карикатурным образом. Просто затмение находит, туман, ересь, кошмарные сдвиги сознания. Я читала, что ученые спорят, существует ли патологическое опьянение. Пора, наверное, отдавать себя в руки науки. — Она беспомощно улыбнулась. — Все дискуссии прекратятся, если выставить меня после нескольких рюмок спиртного. Начинаю так чудить — выносите всех святых. Да вы сами видели. Я вообще-то никогда не пью. А вчера гостей не ждала и очень расстроилась из-за смерти этих несчастных кур.

— Виолетта, Изабелла, — кивнул Борис.

— Мне их летом принесли. Маленькие желтые комочки, очень трогательные, симпатичные. Я к ним привязалась, а когда они выросли, то почему-то не неслись. Федор Федорович уговорил взять петуха Ваську, который устроил настоящий бедлам… А дальше вы знаете. Еще раз прошу извинить меня.

Она смотрела прямо на Бориса почти умоляющим взглядом. Потом выражение ее лица сменилось на удивленное — Борис принялся хохотать.

— Сирена, прожекторы, как в концлагере, — веселился он, — я по-пластунски ползаю. Мне сообщает, — он едва не сказал «старая ведьма», — экстравагантная особа о трупах замученных девушек. А тут еще ваш Федор Федорович — давай их собакам скормим. Ну все! Притон, шайка маньяков, ружья, в которые «очень хочется пульнуть», — передразнил он. — Курочек дохлых увидел, чуть не расцеловал их от счастья.

— Кошмар, — улыбаясь, согласилась Татьяна Петровна. — Хорошо, что у вас оказалась крепкая психика.

— Сам удивляюсь.

— Эту систему сигнализации мой сын выдумал. Перемудрил.

У нее есть дети, что естественно. И богатый муж, построивший особняк. Но почему он держит ее тут, в отдалении? У богатых свои причуды.

— Сколько лет вашему сыну? — спросил Борис.

— У меня сын и дочь, двойняшки. Им двадцать два. В прошлом году институт закончили.

Значит, ей перевалило за сорок, высчитал Борис.

— А муж чем занимается? Я потому спрашиваю, — объяснил он свое любопытство, — что больно замечательный у вас дом.

— С мужем мы разошлись. Дом я построила сама. Не своими руками, конечно, но своими идеями, скажем так. Борис Владимирович, — перевела она разговор на другую тему, — вы, кажется, говорили, что вам нужен бензин?

— Совершенно верно. Крайне нужен. Я ехал к сестре, но заблудился, и бак в машине пуст как барабан.

— В гараже есть канистра с бензином, но я не знаю, какой марки.

— В данных обстоятельствах выбирать не приходится. Продадите мне несколько литров?

— Какая может быть продажа, — отмахнулась Татьяна Петровна. — Берите, конечно. Еще кофе?

— Благодарствуйте. Также признателен вам за приют, баню, отутюженную одежду и предметы туалета.

— Ну, если это хоть немного сгладило мое вчерашнее поведение, я рада. — Татьяна Петровна улыбнулась и встала.

Борис поднялся вслед за ней. Интересная женщина: глазки в пол, и банька тебе, и завтрак королевский, но явно чувствуется, что на романтическое продолжение рассчитывать не приходится.

— Вы здесь постоянно живете? — спросил он, пока они шли к прихожей, где она переобулась в валенки, надела дубленку, а он свою куртку.

— Да. Только изредка наезжаю в Москву.

— Одна во всей деревне? И этот, погодите-ка, Ексель-Моксель, я о нем слышал в… в Площеве.

— Федор Федорович. Он никогда не ругается нецензурными словами, но через слово вставляет ексель-моксель. Поэтому и прозвали. Он тут с женой живет.

— И больше вокруг никого? — допытывался Борис.

— На дальнем конце деревни несколько старушек. А летом много дачников, вы увидите, сколько домов настроили. Раньше была неперспективная, умирающая деревня. А еще раньше — богатая, красивая.

— Как она, кстати, зовется?