Искательница приключений - Барбара Картленд Страница 6

— Это невозможно! — горячо воскликнул маркиз.

— Тогда остается в силе мое первое предложение, — заявил герцог. — Выбор оружия я, так и быть, оставлю за вами.

— Нет, нет! — закричала герцогиня. — Какая нелепость, чушь какая-то! Подумайте, что скажут люди!

— А никто и не узнает, — ответил герцог, — если ты, моя дорогая, не начнешь болтать. Очень сомневаюсь, что у тебя возникнет подобное желание.

— Такое бракосочетание не может считаться законным, — быстро проговорил маркиз, — у нас нет специального разрешения.

— Я вам приготовил сюрприз, — сказал герцог, вытаскивая из внутреннего кармана дорожного плаща какую-то бумагу. — Причина, заставившая меня отправиться в Оксфорд и лишившая меня счастья присутствовать на сегодняшней вечеринке, заключалась в том, что я узнал о намерении моего племянника жениться на дочери лавочника. Эта женитьба гибельна для него. Но он дошел до того, что добыл специальное разрешение, которое я у него и отобрал, дабы быть уверенным, что он не воспользуется им. Вот оно.

Герцог взглянул на бумагу.

— Имена, естественно, нам придется изменить, но я не сомневаюсь, что мой дальний родственник его светлость архиепископ Кентерберийский одобрит мои действия, когда мы разъясним ему создавшуюся ситуацию.

— Итак, у вас все козыри! — воскликнул маркиз. Герцог посмотрел ему прямо в глаза.

— Очень мудро с вашей стороны сознавать это, — ответил его светлость.

Он повернулся к Друзилле.

— Мисс Морли, вы меня крайне обяжете, если прилично оденетесь. Полагаю, часа вам хватит на то, чтобы переодеться и упаковать ваши вещи.

— Упаковать вещи? — изумилась Друзилла.

— Ну, конечно, — вкрадчиво ответил герцог, — вы же захотите покинуть замок вместе с мужем. Для него тоже не составит особого труда собраться за час. Наша церковь, как вы знаете, в Западном крыле. Там-то мы и будем вас ждать. А теперь, моя дорогая, — обратился он к жене, беря ее за руку, — мы с тобой удалимся в наши покои.

— Ты сумасшедший, Джордж, ты совсем помешался! — воскликнула герцогиня.

— Мне очень жаль, что ты так считаешь, — ответил герцог. — Мне кажется, это разумный и цивилизованный способ решения того, что ты называешь страшной трагедией.

Его слова заставили герцогиню промолчать. Она позволила вывести себя из классной, бросив прощальный взгляд на маркиза.

Он смотрел ей вслед, пока она не скрылась в коридоре, потом повернулся к дрожавшей всем телом, белой как снег Друзилле.

— Господи! Какой ужас! — взорвался он. — Послушай, ты, глупая девчонка, какого черта ты мне не отказала?

— Будь он проклят, пусть он в аду сгорит! Чтоб он провалился! Подлец!

Маркиз рухнул на мягкое сиденье экипажа. Ругань, срывающаяся с его губ, становилась все более яростной, грубой и непристойной.

Он пришел в себя только через пять минут, сообразив, что Друзилла сидит прямо и неподвижно. У него промелькнуло в голове, что другая на ее месте набросилась бы на него с упреками или заткнула бы уши, чтобы не слышать этот поток непристойностей.

Слова замерли у него на губах, он еще раз посмотрел на молчаливую фигуру рядом с ним.

«Боже мой, — подумал он. — У нее вид самой настоящей служанки».

Эта мысль вывела его из себя, и он опять принялся ругаться.

— Господь всемогущий! — вскричал он. — Я стану посмешищем всего Сент-Джеймса! Ты только представь себе, как они станут издеваться надо мной! «Холостой маркиз», тот самый, который образовал свой собственный Клуб Холостяков со штрафом в пятьсот гиней с каждого, кто женится. И единственным оправданием тому, кто связал себя узами брака, может служить божественная…

Внезапно он замолчал, осознав, что его слова звучат очень оскорбительно.

В конце концов, Друзилла — его кузина, и единственным положительным моментом во всем этом кошмаре является то, что она благородной крови, а не какая-то простолюдинка

И в то же время, разве может мужчина гордиться такой женой, разве может ее внешность — именно это только что чуть не сорвалось с его губ — служить ему убедительным оправданием окончания холостяцкой жизни.

Однако чувство стыда за то, что он втянул ее в эту историю, не покидало его, поэтому, хоть и неласково, он проговорил:

— Полагаю, мне следует извиниться.

— В этом нет надобности, — чистым спокойным голосом ответила Друзилла, что разозлило его гораздо больше, чем, если бы она была взволнована или подавлена.

Потом она сняла очки — это было, казалось, первым ее движением с тех пор, как они сели в экипаж, — и, приоткрыв окно, выбросила их на дорогу.

— Зачем ты это сделала? — полюбопытствовал маркиз.

— Это символический жест, — ответила она, и в мерцающем свете лампы он увидел, что она улыбнулась.

— И что же он символизирует? — спросил он.

— На самом-то деле они мне не нужны, — объяснила Друзилла. — Я носила их только для того, чтобы выглядеть как можно более непривлекательной, чтобы моя внешность никого не располагала к общению со мной.

— Неужели это было так необходимо? — удивился маркиз.

Ему стало странно, почему же он продолжает не верить словам этой девушки, которая, в конце концов, вытащила его из безнадежной ситуации.

Но когда он давал клятвы в церкви замка, — клятвы, которые он с огромным трудом выдавливал из себя, — он не мог не сравнивать внешность стоявшей рядом с ним невесты с чувственной красотой любимой им женщины.

Их невозможно было не сравнивать. Герцогиня, которую против воли заставили быть свидетельницей на этой грустной церемонии, постаралась предстать во всем своем великолепии. Только женщина могла понять, что ее туалет чересчур кричащий, что бриллиантовое ожерелье, мерцающее на ее белой шейке, и низкое декольте дорогого вечернего платья, свидетельствуют о полном отсутствии вкуса.

Но свечи в алтаре освещали ее искрящиеся светлые волосы, и маркизу казалось, что ее голубые глаза затуманены невыплаканными слезами, а губы еще более чувственны, чем всегда.

С большим трудом ему удавалось отвести от нее взгляд и смотреть на тусклое существо рядом с ним.

Бесформенное платье Друзиллы было отвратительного темно-коричневого цвета, ее волосы скрывала простая шляпка из дешевой соломки. На носу были очки, и, когда она вошла в церковь, маркиз подумал, что она похожа на сироту из приюта.

«Что же удивительного в том, спрашивал он себя сейчас, что все его мысли заняты тем, как над ним будут смеяться его приятели?»

И все-таки присущая ему любезность заставила его сказать:

— Прости меня, Друзилла, мне не следовало впутывать тебя в это дело.