Язон четырех морей - Жюльетта Бенцони Страница 60

Это было подлинно так. Марианна держалась из последних сил. И в то время, как князь Беневентский направился домой, она покорно позволила Элеоноре Кроуфорд отвести себя в прелестную, обтянутую розовым комнату на третьем этаже. Два окна выходили в сад, красотой напоминавший сад Марианны.

Миссис Кроуфорд ловко постелила постель и зажгла ночник с ароматным маслом на столике у изголовья.

– Немного ромашки вам будет кстати, – сказала она. – Помочь вам раздеться?

Марианна сделала отрицательный знак и поблагодарила усталой улыбкой. Теперь ей хотелось поскорей остаться одной, но хозяйка, похоже, не торопилась ее оставить. Она прошлась по комнате, поправила цветы в вазе, убедилась, что занавеси легко скользят по гардине, переставила с места на место кресло, словно хотела бесконечно продлить их тет-а-тет. Чувствуя, что ее нервы на пределе, Марианна уже готовилась проявить величайшую невежливость и попросту попросить ее уйти, когда миссис Кроуфорд внезапно повернулась к своей гостье и посмотрела на нее с замешательством и состраданием.

– Бедное, бедное дитя! – сказала она тоном, в котором сочувствие показалось Марианне несколько неестественным. – Мне бы так хотелось, чтобы вы смогли обрести счастье… хотя бы вы!

– Почему «хотя бы я»?

– Потому что вы очаровательны, так свежи, так прекрасны, так… о! Бог мне свидетель, что, узнав о вашем браке, я молилась, молилась от всего сердца, чтобы проклятие, преследовавшее всех княгинь Сант’Анна, пощадило вас!

– Про-кля-ти-е? – проговорила Марианна с трудом, ибо даже в состоянии депрессии, в котором она находилась, слово показалось ей слишком грозным. – Какое проклятие? Если вы имеете в виду донну Люсинду, которая…

– О! Бабушка вашего несчастного супруга только подтвердила в некотором роде то печальное положение вещей, которое восходит к XV веку. С тех пор как один из Сант’Анна зверски убил свою жену за прелюбодеяние, все женщины этой семьи, или почти все, умирали насильственной смертью! Требуется большое мужество или великая любовь, чтобы согласиться носить это знатное имя… Но неужели вы не знали об этом?

– Нет! Я не знала! – подтвердила Марианна, забыв о сне и невольно спрашивая себя, чего добивается ее хозяйка, ибо было совершенно удивительным, что кардинал де Шазей мог скрыть от нее такую трагическую легенду, если только, ненавидя всякие суеверия, он не счел ее глупой выдумкой. И поскольку последнее предположение было, без сомнения, верным, Марианна добавила:

– Впрочем, если бы я и знала, это ничего не могло изменить. Я верю в привидения, но… не в проклятия, которые преследуют невинных. А я даже ни разу не встретила призрака на вилле князя! – заявила она, не стесняясь сказать правду, настолько она нашла странным этот внезапный разговор в момент, когда она хотела только спать.

Это была попытка перевести разговор на другую тему. Но миссис Кроуфорд не была женщиной, легко оставляющей цель, кстати совершенно неясную, которой она добивалась, настойчиво затрагивая вопрос о Сант’Анна.

– Ни одного призрака? – спросила она с недоверчивой улыбкой. – Вы удивляете меня! Неужели даже призрака…

– Кого?

– Никого! – внезапно отрезала Элеонора, подходя к гостье и целуя ее в лоб. – Мы поговорим обо всем этом позже… времени у нас хватит, а сейчас вам надо спать.

– Уверяю вас, нет! – на этот раз вполне искренне сказала Марианна, теперь буквально умиравшая от желания узнать дальнейшее… – У меня будет достаточно времени потом, чтобы выспаться. Расскажите…

– Больше ничего, дитя мое! Это длинная история, и… я тоже хочу спать. Я совершила ошибку, затронув эту тему, но не пытайтесь меня убедить, что вы не знали, как после рождения князя Коррадо, вашего супруга, его отец, дон Уголино, убил его мать…

И так же беззвучно, как один из тех призраков, в которых она, похоже, тоже верила, Элеонора Кроуфорд покинула комнату и осторожно закрыла дверь, оставив Марианну в полном замешательстве и без малейшего желания спать. Она все меньше и меньше понимала эту женщину. Для чего было затевать такой странный разговор, если она не собиралась объясниться до конца? Если она хотела этим отвлечь внимание Марианны от печальных забот, вызванных судьбой Язона, то это едва ли ей удалось, ибо никакая история, самая захватывающая, не могла избавить молодую женщину от тоски по любимому. Как можно думать о проклятии над женщинами ее фамилии и забыть о том, кого она любит? И какая связь между убийством донны Адрианы, матери Коррадо, и странной участью, постигшей князя?

Отныне неспособный обрести покой, ее возбужденный разум снова и снова обращался к этому вопросу, не находя удовлетворительного ответа. Это преступление, казалось, подтверждало версию, что дон Коррадо был просто уродом. Однако услужливая память воссоздавала строгую и мощную фигуру ночного всадника, отвергая эту мысль. Тогда, значит, его лицо было отвратительным? Но не убивают же женщину из-за лица, даже ужасного, ребенка! Убивают из-за жестокости, из ревности, в ярости, наконец. Ребенок оказался удивительно похожим на другого мужчину? Но Марианна вообще не верила в сходство маленьких детей, у которых даже при небольшом воображении можно найти общие черты с кем угодно. И затем, в таком случае почему такая замкнутая жизнь, для чего маска? Из желания навсегда предупредить малейшее подозрение, могущее очернить память матери, которую князь не мог помнить, ибо никогда не видел? Нет, это невозможно…

Когда около четырех часов стал заниматься день, Марианна, сидя в кресле перед открытым окном, еще не сомкнула глаз, так и не найдя ответа на свои вопросы. У нее разболелась голова, и она чувствовала себя смертельно усталой. Она с трудом встала и выглянула наружу. Всюду царило спокойствие. Только слышалось первое пение птиц, и маленькие крылатые силуэты перелетали с ветки на ветку, не заставив шелохнуться ни один листик. По розово-оранжевому небу потянулись золотые дорожки, предвещая близкий восход солнца. С улицы донесся стук окованных железом колес повозки по камням мостовой, сопровождавший унылые призывы торговца древесным углем. Затем с противоположного берега Сены раздался пушечный выстрел, как раз в тот момент, когда выглянуло солнце, и одновременно зазвонили первые колокола в церквах, призывая к утренней молитве.

Возбуждающий шум, который продлится все утро, возвещал добрым гражданам Парижа, что их Императору исполнился сегодня сорок один год, что это праздничный день и надо вести себя соответственно.

Но для Марианны он не был желанным праздником, и, чтобы избавиться от проявления всеобщей радости, которое мало-помалу давало о себе знать в столице, она тщательно закрыла окна, задернула занавеси и, изнемогая от усталости, одетая, упала на кровать и уснула мертвым сном.

Свидание Марианны с Аркадиусом вечером 15 августа, в то время как везде в публичных местах плясали и пили за здоровье Наполеона, носило почти трагический характер. С лицом, запечатлевшим усталость многих бессонных ночей, проведенных в блужданиях, повсюду, где он надеялся найти какие-нибудь признаки пребывания лорда Кранмера, Жоливаль с горечью упрекал Марианну в том, что он назвал отсутствием доверия.