Вкус страсти - Дженнифер Блейк Страница 60

Дэвид протянул руку, вытащил из-под плеча Маргариты ее локон и положил его вдоль спины. Она не двигалась, не дала знать, что почувствовала это. Услышала, как он вздохнул и перевернулся на спину. Вскоре фитиль догорел до конца, огонек мигнул и потух. Со временем — возможно час спустя, а может, и два, — дыхание Дэвида успокоилось, и он уснул.

Маргарита лежала и смотрела в темноту. Наконец, когда пальцы рассвета стали просовываться в щели между ставнями, она закрыла глаза.

* * *

— Вам придется выйти за меня замуж, — сказал Дэвид.

Он заявил это сразу после того, как Астрид вышла из комнаты, поставив принесенный поднос хозяйке на колени. Именно с этой целью Дэвид и проследовал за миниатюрной служанкой. Он уже позавтракал, уже показался в большом зале, чтобы поприветствовать мужчин, которые теперь стали ядром его кампании. Но у него осталась еще одна задача, и его переполняла решимость выполнить ее прежде, чем уехать на целый день.

Маргарита набросила на плечи короткую накидку, чтобы защититься от утренней прохлады. Дэвид, конечно, предпочел бы, чтобы ее прикрывали только волосы, но не имел никакого права настаивать — пока еще не имел. Однако скоро у него такое право появится, даже если другими правами он не воспользуется.

Его мысли вернулись к прошедшей ночи, нарисовав ему яркую картину того, как Маргарита выглядела, когда он коснулся ее, как осела в его руках, спрятала лицо у него на груди. Ее губы были красными, как розы, и опухшими от его поцелуев, и ее груди — тоже. Хотя он и не взял ее, она все же принадлежала ему, пусть и несколько кратких мгновений.

Этого было почти достаточно. Почти.

— Что вы говорите? — В ее глазах цвета золотистого бренди появилась настороженность. — Я думала, что брак между нами невозможен.

— Настоящий брак невозможен. А то, что предлагаю я, — формальный союз, необходимый для вашей защиты. Я не Генрих, я не могу пресечь любое поползновение королевским приказом и заявлением о своих правах опекуна. Любой мужчина может оскорбить вас или и того хуже, пока я буду отсутствовать по делам его величества. Я хочу предотвратить это.

— Брак с вами мало что мне даст, если я все равно останусь одна. — Она подняла бокал с вином и отхлебнула из него, не прикасаясь к хлебу.

— Это даст мне право преследовать и убить любого, кто обидит вас.

Уголки ее губ дрогнули.

— Сильное средство устрашения, полагаю.

— И веский аргумент.

— Но это не был бы нормальный брак. — В ее напряженном голосе звучало что-то, весьма похожее на отчаяние.

— Это будет обмен клятвами перед дверьми церкви. Не стоит переживать из-за формальной стороны дела.

Она поставила кубок обратно на поднос.

— Но что тогда делает его менее настоящим?

Именно в этом и была загвоздка, именно этот момент он хотел бы обойти. Как только он все озвучит, ходу назад не будет.

— Вы это прекрасно знаете. С тех пор ничего не изменилось.

Маргарита посмотрела на него, ее взгляд был опустошенным. Кончики ее пальцев побледнели, когда она сжала руки на коленях. Она облизнула губы, поджала их и наконец сказала:

— И я должна понять, что ничего не изменится. Вы предлагаете брак, чтобы вас меньше мучили угрызения совести, когда вы будете действовать согласно плану Генриха.

— Скорее чтобы вы могли ничего не бояться, когда я буду выполнять этот план, — возразил Дэвид, и тревога из-за очевидности ее горя добавила резкости его тону.

— Брак не аннулирует условие, которое вы навязали королю? То, что мне будет позволено остаться незамужней?

«Это для нее что-то означает», — подумал Дэвид, но не мог понять, что именно, из-за гнева и боли, прозвучавших в ее словах.

— Вас назвали распутницей, хотя вы ни в чем не виноваты, и еще — ведьмой, — угрюмо напомнил ей он. — Дурная слава может навлечь на вас неприятности. Первый же мужчина, который случайно увидит вас, может нанести вам жестокую обиду. Неужели вы охотнее согласитесь на оскорбления или и того хуже, чем примете защиту, став моей женой?

— Я предпочитаю живого мужа мертвому! — воскликнула она. Маргарита с пылающим взором подалась вперед, и простыня, прикрывавшая ее, спустилась, открыв сливочные изгибы ее груди. — Женившись на мне, вы окажете Генриху услуги бесплатно. Вы сами уничтожите причину, по которой согласились играть роль претендента на престол. Продолжать игру не будет никакого смысла.

— За исключением того, что я дал слово, — упрямо напомнил он. — За исключением того, что вы станете моей женой.

— Для какой такой цели я вам нужна, если вы по-прежнему отказываетесь прикасаться ко мне?

Взгляд, которым он пронзил ее, содержал жаркие и многочисленные воспоминания.

— Не совсем отказываюсь.

Лицо Маргариты расцвело розами. Краска залила и ее шею и плечи — вымпел, объявляющий о приближении желания. Пламенное воспоминание всплыло из глубин ее глаз, наряду со смущением, увидев которое, Дэвид испытал боль. Однако надо всем этим висело обвинение.

— Но я буду чем-то меньшим, чем жена, касательно полноты супружеских обязанностей, — ровно произнесла она.

Он и не знал, что она понимает значение этого выражения. Уши у него пылали, когда он спросил себя, что еще она понимает. Боже, но она была такой нежной, и теплой, и покорной, так легко возбуждалась… Он приходил в восторг от того, как она отвечала на его поцелуи и хищные движения его рук. Ее груди были бледные и восхитительные, такие сладкие, круглые, с прелестными розовыми навершиями. Они наполняли его рот медовой сладостью, и мед этот был такой лакомый, что Дэвид с трудом сдерживался, чтобы не сорвать одеяло, спрятавшее их, и не наброситься на них снова, в то же мгновение.

Но время для этого наступит позже, он еще успеет ею насладиться. Как только они поженятся, он научит ее испытывать одну только радость от своих реакций на его прикосновения и на что-либо, чем они займутся вместе. Он объяснит ей, чего конкретно желает получить от нее и сколько. Когда она произнесет слова, которые он жаждал услышать, он наконец-то сможет показать ей тысячу сокровищ и взять у нее все, что она может дать. А пока ему нужно ее согласие, без споров или задержек.

— Я очень серьезен, Маргарита. Дело слишком срочное, чтобы переносить его на потом.

— Правда?

— Вы же когда-то сами этого хотели, вы сами мне это предложили. К чему эти игры?

— Вы отказываетесь дать мне детей. — Произнеся эту фразу, она натянула одеяло повыше и для надежности прижала его к груди руками.

Глядя на этот инстинктивный защитный жест, он испытал полнейшее разочарование. Все же он едва ли мог сказать ей, что хочет, чтобы она настолько привыкла к его взгляду, его касанию, его власти, что отбросила бы всякий стыд. Он также не мог сказать, что она может родить столько детей, сколько захочет, если только освободит его от клятвы. Подобная фраза отдавала бы подкупом, в лучшем случае, и вымогательством — в худшем, и была абсолютно беспринципной.