Защитница. Тринадцатое дело - Иосиф Гольман Страница 60

Георгий Витальевич лихорадочно соображал. В итоге решил отмолчаться. За него опять продолжил Багров.

– Вот вы говорите – ненависть преступника к полицейскому. Допускаю. Но, во-первых, Николая Клюева еще никто преступником пока не назвал, суд не закончен. А, во-вторых, если бы каждый, даже осужденный, преступник убивал по полицейскому – что бы творилось в стране?

– А вы этого хотите? – съязвил тот.

– Упаси бог! – искренне ответил адвокат. – Я хочу совсем другого. Чтобы человека не осудили за преступление вообще без доказательств. Да еще если у него не было ни одного мало-мальски серьезного мотива! А знаете, – вдруг сменил тон на задушевный Багров, – у любого из нас мотивов не меньше, чем у Клюева. А у некоторых – даже больше.

– В каком смысле? – не заметил подвоха майор.

– Ну, возьмем, например, вас, – зал вновь замер, а у Шеметовой от страха и восторга засбоило сердце.

Судья, в принципе, мог бы и остановить эту странную перепалку. Однако Саднюк в последнее время проявлял какую-то непонятную пассивность. Если раньше была заметна его игра на стороне обвинения, то теперь он стал индифферентен.

– В каком смысле – меня? – оценил, наконец, глубину ямы майор.

– Чисто в теоретическом, – заверил Багров. – Ваша жена восемь лет назад ушла к Иванову. Годится, как мотив? Чисто теоретически, конечно.

– Ваша честь, я требую немедленно прекратить это издевательство, – чуть не закричал майор.

Судья не откликнулся.

У Шеметовой – и, похоже, не только у нее – возникло ощущение, что Саднюк таким образом квитается со Слепневым, одним из главных авторов неудачного юридического проекта.

– Почему – издевательство? – недоумевал Багров. – Я ж не обвиняю вас в убийстве Иванова! Я лишь чисто теоретически взял первого попавшегося человека, и рассматриваю, какие могут быть мотивы. Вот у Клюева я ни одного не нашел. А у вас, например, карьерный рост случился, после смерти Иванова. Вы же заняли его должность.

– Я требую прекратить безобразие, – Слепнев полностью потерял самообладание, аж глаза забегали.

– Господин адвокат, ваши соображения не имеют отношения к вашему подзащитному, – наконец, соизволил вмешаться судья. – Прошу прекратить.

– Исполняю, ваша честь, – покорился Багров. Но последнее слово оставил за собой. – Хотя не понимаю, почему не имеет отношения. Я ведь на примере майора показываю, что у многих жителей Городка могут быть мотивы к убийству полковника Иванова. А вот у Клюева как раз нет.

Багровый от ярости Слепнев чуть не выбежал из зала, хотя по статусу уже выступившего свидетеля мог бы остаться.

Напряжение все росло.

Прения прошли быстро. Только прокурор говорил относительно долго, однако в свете недавно прошедшего судебного следствия – неубедительно.

Багров уложился в двадцать минут.

Но – как говорил!

Каждое его слово – гвоздь, забитый в гроб обвинения.

В самом деле, на процесс прокурор вышел лишь с одним внешним аргументом – химической экспертизой, да пятью путаными показаниями, направленными против Клюевых. Настолько путанными, с бесконечными отказами, признаниями и снова отказами, что убедить могли лишь тех присяжных, кто весь процесс проспал.

А таких не было ни одного – происходившая перед их глазами драма заставляла постоянно быть внимательными.

Наконец, Багров жестко заявил о нарушениях, допущенных в ходе следствия, в том числе – даже к адвокатам. Он прямо назвал Городок территорией, свободной от российских законов. И призвал высокий суд исключить подобный подход к правам граждан при принятии сегодняшнего судебного решения.

Последнее слово было кратким.

Подсудимые – Клюев и Власов – объявили о своей полной невиновности: Власов еще раньше отказался от сделанных под давлением показаний.

Интересно высказался Николай.

– Если в чем и виновен, перед Богом и людьми, – искренне сказал он, – то только не в том, в чем меня сегодня обвиняют.

Сложные обороты дались этому огромному парню с трудом, тем более, дикция его из‑за болезни заметно ухудшилась. Но Николай справился. И, несомненно, произвел впечатление на присяжных.

Они удалились в совещательную комнату.

Время опять потекло медленно.

Однако ждать решения пришлось недолго.

И вот дюжина обычных людей, вдруг превратившихся в вершителей людских судеб, снова входит в зал.

Дальнейшая процедура такова: старшина присяжных должен отдать листок с решением председательствующему в суде, Саднюку. Тот, посмотрев, возвращает его старшине, который и зачитывает вердикт вслух.

В зале реально, по-настоящему, было слышно, как летает большая муха. Больше не было слышно ничего.

Старшина – солидная дама лет шестидесяти – отдала листок с решением судье.

Тот начал глазами пробегать вердикт.

В какой-то момент несильно хлопнул ладонью по столу.

И тут же мгновенно, как ужаленный, подскочил прокурор Сергей Сергеевич Мухин.

Не просто так, разумеется. А с заявлением.

Слегка запинаясь, он сообщил, что вскрыт факт, делающий нынешний состав присяжных заседателей неправомочным.

Перекрикивая тихий, но нарастающий ропот зала, торопливо объяснил: оказалось, присяжная заседательница Голавина Алевтина Павловна в момент отбора скрыла от состава суда существенные обстоятельства своей биографии, которые неизбежно бы повлияли на вопрос ее включения в состав заседателей. А именно, двадцать лет назад она была привлечена к уголовной ответственности за обвес покупателя при продаже колбасы.

– Эта статья исключена из УК! – выкрикнул, не выдержав, Багров. Однако и он, и Шеметова уже понимали, что их и их подзащитных вероломно обманули. Из двенадцати членов жюри двое по закону не имели право ими быть. Вторым был Михеев Николай Николаевич, присяжный заседатель номер четыре, который при отборе скрыл, что проходил службу во внутренних войсках и исполнял обязанности конвоира.

Потом уже, когда все относительно успокоилось, адвокаты пришли к выводу, что именно Михеев был тем единственным членом жюри, который проголосовал за вину их подопечных. Не справился таким образом – справился другим.

– Суки, специально подсунули! – довольно громко высказался Олег.

Вот этого делать уже не стоило, даже в запале. Судебный пристав посмотрел на Саднюка, однако тот не дал никаких указаний. Репрессий не последовало.

У присутствовавшего при действе Гескина вообще сложилось твердое мнение, что Саднюк участвовал в фарсе против своей воли. Возможно, так оно и было: значительная часть судейских работников в любых обстоятельствах сохраняет свою честь юриста и человека. Но не все, конечно – у любого из нас есть десятки болевых точек, на которых с удовольствием играют бесчестные люди.