Иезуит - Алекс Кейн Страница 61

Капитан Гомеш делал замеры глубины, рисовал карту Мадейры, а Иштван сидел с томиком Библии на коленях и уныло думал:

«В какую же глушь мы забрались!»

По мере продвижения вперед река становилась все уже, и в начале апреля путешественники достигли места, где в нее впадал небольшой приток. Сама Мадейра здесь круто сворачивала на юг, а небольшая речушка, впадавшая в нее, уходила на запад.

Дон Себастьян приказал бросить якорь и обернулся к священнику.

— Куда направимся, отец мой? Прямо?

Иштван задумчиво поскреб щеку и ответил:

— Не знаю, сеньор Гомеш. В какой стороне Анды?

Капитан махнул рукой в сторону неизвестного притока.

— Там.

— Что ж, значит, туда и поплывем.

Себастьян тяжело вздохнул и отдал приказ сниматься с якоря. Было заметно, что ему не нравится выбор священника.

Река, по которой они теперь плыли, в ширину не достигала и десяти эстадо. Берега были совсем близко, деревья с двух сторон наклонялись над водой и, соприкасаясь кронами, создавали тень. Путешественники наслаждались спасительной прохладой, но Иштван не раз замечал, что капитан хмурится, поглядывая вокруг.

Однажды утром Иштван, как обычно, сидел на палубе и в который раз перечитывал взятую с собой книгу. Над рекой клубился туман, вокруг носились разноцветные бабочки, колибри и жуки, оглашая окрестности привычным гулом.

С кормы подошел Себастьян и, облокотившись о борт, тревожным взором оглядел тропический лес.

— Что-то не так, дон Гомеш? — спросил Иштван, оторвавшись от книги.

— Река слишком узкая, — мрачно ответил тот. — При желании нас достанет даже прыгнувший с берега ягуар.

Словно в подтверждение его слов, среди деревьев мелькнула чья-то тень. В следующее мгновение воздух наполнился пронзительным свистом, и судно накрыли десятки выпущенных с берега стрел.

Дон Себастьян, захрипев, упал на палубу, снизу послышались крики раненых гребцов. Иштван почувствовал резкую боль в плече, неосторожно вскочил — и вторая стрела вонзилась ему прямо в грудь. Уже теряя сознание, он увидел, как от берега отделились несколько пирог, в которые на ходу прыгали полуголые индейцы.

Иштван очнулся от жужжания какого-то насекомого. Не открывая глаз, прислушался — издали доносился смех и оживленная болтовня, но слов разобрать он не смог. Сразу же вспомнилось все случившееся на корабле. Привычной качки священник не ощущал — значит, он уже на суше. Плечо почти не беспокоило, а вот в груди ощущалось слабое жжение, дышать было больно.

Рядом раздался стон, и Иштван, повернув голову, осторожно приоткрыл глаза. Возле него лежал совершенно голый Себастьян, торс его в нескольких местах облепили какие-то листья, привязанные лианами. Похоже, капитан был без сознания.

«Что это? Его связали или таким образом дикари лечат раны?»

Иштван огляделся. Они лежали в конусовидной хижине, построенной из тонких стволов деревьев, обтянутых шкурами, сквозь которые пробивался солнечный свет. Под потолком назойливо жужжала огромная муха. Было душно, очень хотелось пить.

Переведя взгляд вниз, Иштван обнаружил, что тоже лежит голышом, обмотанный листьями и лианами. Судя по тому, что они находились на плече и груди, это были лечебные накладки, а не путы. Он осторожно пошевелил руками — не связаны.

— Дон Гомеш, — шепотом позвал Иштван.

Капитан открыл глаза, медленно повернул голову и попытался улыбнуться.

— Святой отец, — с трудом проговорил он и закашлялся.

Вдали раздался взрыв смеха, а вслед за этим послышались шаги. Чья-то рука откинула полог хижины, и вошел высокий индеец в длинной тканой юбке яркой расцветки. Он внимательно посмотрел на пленников и, заметив, что они пришли в себя, что-то гортанно крикнул.

Через минуту в хижину набилось с полдюжины индейцев, среди них была одна женщина. Они с любопытством разглядывали лежащих перед ними пленников, удивленно тыкая пальцами в свои подбородки. Не заметив в них никакой воинственности, Иштван решился на просьбу.

— Пить.

Индейцы в недоумении переглянулись, но когда заметили, что пленник жадно облизывает губы, сообразили, о чем он просит. Женщина вышла из хижины и вскоре вернулась с пузатым сосудом, явно сделанным из какого-то плода. Она передала его одному из дикарей, тот встал возле Иштвана на колени, аккуратно приподнял ему голову и позволил сделать несколько глотков. То же самое он повторил и с Себастьяном.

Снаружи послышались призывные крики, один из индейцев выглянул и крикнул:

— Има?

В ответ несколько голосов принялись что-то объяснять, перебивая друг друга. Он кивнул и обернулся к стоявшим в хижине товарищам. Ткнув пальцем в дона Гомеша, он скомандовал:

— Яутаинчис кан.

Индейцы схватили Себастьяна за руки и за ноги и потащили наружу. Капитан застонал.

— Стойте! Куда вы его несете? — воскликнул Иштван, превозмогая боль.

Он попытался приподняться, дикари помогли ему встать и выйти из хижины. Один из них указал на охапку соломы, лежавшую у входа, и знаками приказал сесть. Священник попытался сопротивляться, но его усадили силой, а рядом встали два индейца с заостренными каменными палками, похожими на копья.

В бессилии Иштван смотрел, как дикари несут Себастьяна к большому костру, возле которого их собралось не меньше сотни. Стало понятно: они попали в племя людоедов, и сейчас капитана просто съедят. Приглядевшись, он увидел, что вокруг костра разбросаны окровавленные ладони и стопы с черной и коричневой кожей. Очевидно, страшная участь уже постигла остальных их спутников.

Капитана положили на землю, и он, тоже поняв, что его ожидает, протянул руку к Иштвану.

— Помолитесь за меня, святой отец!

Тот рванулся было к нему, но охранявшие священника индейцы вновь усадили его на солому. Чуть не плача от беспомощности, Иштван перекрестил Себастьяна и принялся читать молитву.

Один из индейцев, стоявший рядом с Гомешем, размахнулся и вонзил ему в грудь деревянный меч. Несчастный капитан со стоном испустил дух, и дикари принялись вырезать из его тела самые сочные части. Иштван с отвращением смотрел на это жуткое действо, все сильнее ощущая дурноту. А когда несколько индейцев принялись жарить куски мяса над костром, а в воздухе запахло горелой плотью, его стошнило, и он снова потерял сознание.

Очнулся Иштван все в той же хижине. С ужасом вспомнил смерть дона Себастьяна и содрогнулся: никакого сомнения, его ждет та же участь. Конечно, он не умрет, успеет переселиться, но перспектива стать индейцем совсем не радовала.

Он лежал, прислушиваясь к звукам снаружи, однако вокруг было тихо. В воздухе ощущалась прохлада, сквозь шкуры, покрывающие хижину, не проникало ни единого луча, и Иштван понял, что наступила ночь. Изредка он слышал шаги и шепот где-то недалеко: видимо, его охраняли.