Грешный любовник - Джулия Росс Страница 63

«Не останавливайся! Не останавливайся! Не останавливайся!»

Пятки ее вжались в его сильные бедра. Его мускулистая грудь терлась о ее разбухшие соски. Спина ее выгнулась, когда он перекатил ее и приподнял. Она подчинилась охотно, тело ее, податливое и гибкое в его руках, лежало то под ним, то на нем.

Дав!

Окружающий мир померк, и остался один только вздох, мир свернулся, и осталось рыдание. Руки ее скользили по его влажной коже.

Дав! Тайное, сокровенное имя ее души.

И наконец он, подхватив ее, содрогнулся всем телом, застонал, откинув голову назад.

Впервые в жизни экстатический вопль вырвался из ее груди, открывая путь к блаженству и безоговорочной капитуляции.

Сильвия бессильно обмякла. Лоно ее переполнял сладчайший мед, и слова замерли на ее истомленном, онемевшем от поцелуев языке. Он медленно выскользнул из нее. Она вздохнула так, словно утрата его разбила ей сердце.

Дав улыбнулся, притянул ее к себе, заключив в ласковое кольцо объятий, отер слезы с ее лица и поцеловал в лоб, затем откинул голову, все так же прижимая ее к себе.

Под ее щекой его сердце билось ровно, сильно и быстро.

«Он очарователен. Привлекателен. Интересен. Остроумен. Храбр. Умен. Обладает безупречными манерами. Само собой разумеется. Но вам должно быть очень хорошо известно, что обаяние и привлекательность суть атрибуты дьявола, причем едва ли не самые полезные для него...» Впрочем, не исключено, что ангелы обладают всеми перечисленными качествами тоже.

– Обещанное исполнено, – прошептал он.

Сильвия чувствовала пресыщенность. Томность одолевала ее. Она была удовлетворена до глубины души.

«Но ты по-прежнему девственница, – сказал он тогда, – там, где это только и идет в счет – в своей душе».

Теперь она поняла, что он имел в виду.

Дав не стал будить ее, только покрепче обнял и укрыл.

Он чувствовал себя так, будто она только что вручила ему бесценное сокровище. И он не без смущения спрашивал себя, не обратится ли сокровище в пыль и сухие листья к утру. Однако до утра еще далеко, а сокровище ярко сияло возле его сердца.

«Я никогда в жизни не ложился в постель с врагом».

Он преднамеренно, даже бессердечно соблазнил ее, использовав слова, выдуманные другими мужчинами, и рисунки, созданные другими женщинами. Она говорила, что у нее довольно опыта. У нее был муж, любовники. Однако никогда прежде она не знала стихийного блаженства подлинной плотской страсти. Не знала всей пронзительности ничем не стесненных откровений, которые таят в себе наиболее естественные и невинные радости любви.

У него сложилось странное чувство, что его удостоили некой чести. Он даже испытывал определенную робость, учитывая, что она, возможно, до сих пор лелеет замыслы погубить его.

Конечно, ее слегка шокировали французские картинки и повести, хотя не то чтобы потрясли до глубины души. Но тут же с безупречным мужеством она приняла прихотливо-соблазнительный мир гравюр, рисунков и неприличных текстов. Мужества ей не занимать. И она гораздо уязвимее, чем сама полагала.

Ах, Сильвия!

Он поцеловал ее в сонную бровь, в нежный висок. То, что она увидела здесь сегодня, легко мог бы обнаружить любой человек, который стал бы задавать нужные вопросы нужным людям. Люди Ившира давно уже следят за ним. Если она работала на герцога, то, возможно, та часть правды, которую он ей показал, как раз поможет окончательно спутать след. Кому придет в голову, что он сам приведет шпионку прямехонько туда, где кипит самая опасная его деятельность? Для него, как и все в его жизни, ее посещение типографии – просчитанный риск.

А вдруг она неповинна в шпионстве? Он крепче обнял ее. А если ее решение предаться любви не циничное и не заранее просчитанное в отличие от его решения? Что, если она вовсе не использовала его? А ее ранимость и страстность подлинные?

Изнемогая от нежности, он пригладил светлую прядь ее волос и заложил за ухо.

Все его поведение, все его мысли и желания говорили о том, что он влюблен. И он мог поклясться в этом перед всемогущим Богом!

Сильвия проснулась, когда угли в камине почти прогорели и Дав все еще держал ее в объятиях, стараясь, чтобы импровизированное покрывало не соскользнуло с ее плеч и спины, согревая ее теплом своего тела. Однако пол под расстеленным плащом и грудой одежды уже совсем остыл.

– Увы, – вымолвил он, покрывая поцелуями ее отяжелевшие со сна веки. – Нельзя допустить, чтобы мистер Фенимор обнаружил нас здесь, придя на работу. – Он порылся в куче одежды, на которой они устроились, отыскивая свои часы, и вгляделся в циферблат при слабом свете углей. – Около двух ночи. Увы, увы, мы должны идти.

Десять минут спустя Сильвия, вжав голову в плечи, уже ступала на булыжную мостовую, по которой мела поземка. Дав улыбнулся. На улице – ни души. Шел снег, мелкий, сухой, похожий на сахар.

– Ну вот, – промолвил он. – Теперь перед нами задача добраться домой, не замерзнув по дороге до смерти. Ты есть хочешь?

– Я просто умираю с голоду! Я бы лошадь сейчас съела.

– Право, мадам! Неужели вчера вечером мне не удалось насытить вас?

Она усмехнулась в ответ.

– Насытить? И вы еще спрашиваете? Однако мы вчера так и не пообедали, да и от основательного завтрака я бы не отказалась.

– А я, значит, недостаточно основателен для тебя? – засмеялся он.

Лицо ее, и так разрумянившееся от мороза, залилось краской.

– Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Я пресыщена до мозга костей. Но не найдется ли у Мартина Финча пирогов для нас?

– Напрасная надежда. Завтра, то есть уже сегодня, воскресенье и в пекарне выходной. Но ничего. Я знаю одну харчевню поблизости, где подают еду ночь напролет. Только держись там поближе ко мне. И веди себя как мужчина. Тогда, может быть, мы и выберемся оттуда целыми и невредимыми.

Она засмеялась в ответ. На сердце у нее было легко и радостно.

Если бы Сильвия вытянула обе руки в стороны, то вполне смогла бы коснуться дверей и окон домов по обеим сторонам переулка, где располагалась харчевня «Пес и утка». Фасад трактира, обвешанный поблескивавшими сосульками, тонул во тьме. Единственный фонарь освещал пса на вывеске, отчего красный глаз его казался светящимся.

– Весьма низкопробный кабак, – шепнул Дав ей на ухо. – Здесь околачиваются моряки, ворье и непотребные женщины. Держись тихо и предоставь объясняться мне.

Он отломил сосульку, свисавшую с вывески, толкнул дверь и нырнул внутрь. Волна жара; шума, кухонного чада и табачного дыма ударила Сильвии в лицо. Она только старалась не отставать от Дава, который, бойко орудуя локтями, пробился к пивной стойке и сделал заказ.

– Добрый старый эль, самый лучший, пять кружек. Никакого джина или грога. Хлеба с говядиной на двоих.