Бедная Настя. Книга 3. В поисках счастья - Елена Езерская Страница 63

Унтер на заставе, старший на посту, кивнул купчику — видать, не первый раз он проезжал здесь, а его спутникам немного удивился — куда это ни свет, ни заря странники подались? Да и сезон паломничества закончился.

— В Святогорск идем, — пояснил Александр, усердно кутаясь в медвежью шубу, что ссудил им сердобольный купчик.

— А послушница что молчит?

— Немая она, отродясь немая, — махнул рукой Александр. — Вот увязалась — не была прежде ни во Пскове, ни в Лавре. Пусть едет, что с калеки взять. А вот вы чего так строго поперек дороги стали, или война у нас?

— Не война, — кивнул офицер, — приказ вышел присмотреться к уезжающим господам и гражданам женского полу. Бумага по сыскной линии пришла — ищут одну беглянку. Велено при выезде с пристрастием спрашивать — кто, куда, для чего. Так что ты не серчай, божий человек, наше дело — подневольное.

— Ничего, — понимающе кивнул Александр, — приказ есть приказ.

— Ладно, проезжайте, — разрешил унтер. — Будете в Лавре, испросите для меня благословения. А то тяжело служить стало — ночи нынче морозные, кабы здоровье не потерять.

— И чего бережешь-то? Или детишек у тебя мало? — усмехнулся купчик, только что хлебнувший из длинной, как нога табурета, бутыли чего-то горячительного.

— Типун тебе на язык! — пригрозил ему кулаком унтер и махнул солдату у шлагбаума. — Открывай!

Пока шлагбаум поднимался, Александр еще раз перекрестился на церковь, видневшуюся близ заставы. Купчик истово последовал его примеру, и Ольга тоже бросилась креститься.

— Эва, божий человек, — удивился унтер, удерживая лошадь купчика под уздцы, — а почему послушница слева направо крест кладет?

— А она у нас еще и левша, — быстро нашелся Александр и сильно толкнул Ольгу в бок.

Она тут же принялась класть кресты по православному обычаю.

— Чудно это, — покачал головой унтер, но мороз и впрямь крепчал, пора уже было и в теплую будку забираться. — Ладно, проезжай!

Буду я с каликами перехожими ночь-полночь разбираться, пусть едут своей дорогой, а я, думал унтер, для очистки совести, коли офицер оттуда нагрянет, про случай этот странный расскажу. Может, пригодится кому…

— А вот это уже интересно, — отметил Бенкендорф, прочитав сообщение одного из своих офицеров — в донесении упоминался рассказ о проезжавшей через Нарвскую заставу глухонемой монашке, положившей крест не по-православному. Бенкендорф тотчас же вызвал своего секретаря и попросил: «Алексей Павлович, любезный, пригласите ко мне полковника Соколова. Скажите — дело государственной важности и наисрочнейшее».

Отдав распоряжение, Бенкендорф задумался — была ли вся эта любовная канитель с польской фрейлиной обычным придворным адюльтером или все же за ней стояла игра изрядно ненавидимой им польской шляхты. Александр Христофорович даже евреев считал менее опасными для государства, чем всех этих панов, в чьем католицизме и жуирстве видел влияние малосимпатичной ему Франции с ее перманентным небрежением к основам государственности и буржуазной вольностью умов.

Истовый монархист, Бенкендорф почитал за образец мироустройства Австрийскую империю и всячески стремился содействовать Николаю в укреплении вертикали власти. Он знал, что его недолюбливали за унижение декабристов и преследование литераторов, но Бенкендорф был уверен — праздность лучший друг народа. Балы, флирт и хорошая выпивка должны сопутствовать молодым чиновникам и военным, чья главная обязанность — служить и защищать трон и Императора.

Приверженец орднунга, он всегда мечтал об удобном для управления обществе — непогрешимом правителе, исполнительных и покладистых министрах, лояльном дворянстве и обожающем государя бюргерстве — мещанах и прочих невысоких сословиях, кои должны быть уверены, что на свете есть сила, способная защитить их от притеснений и поборов нерадивых службистов. И что сила эта находится не на небе, а создана по велению заботливого монарха и является его бескорыстным и неусыпным дозором надо всем, что происходит в стране — в каждом доме и в каждом уме.

Сам никогда не тяготевший к излишней интеллектуальной деятельности, Бенкендорф полагал самыми важными качествами гражданина — верноподданнические чувства к правящей династии и крепость семейных устоев — ячейки государства. В молодости он ознакомился с ритуалами одной из масонских лож, в годы учебы соприкоснулся с образчиком французского образования в иезуитском пансионе аббата Николя, и из собственного опыта сделал заключение о тлетворном влиянии философии и мистицизма, популярных в эпоху Екатерины и Павла.

Александр Христофорович искренне верил в необходимость контролировать умонастроения в обществе и нашел в лице Императора не просто покровителя своих идей, но и соавтора, а иногда и создателя многих проектов, призванных охранять государство от разложения, которое несли с собой посевы революционных брожений в образованной части населения. Его вера в незыблемость монархии была непоколебима, его возможности были практически безграничны, его методы отличались широтой приемов — от изощренных интриг до простого насилия — и успешностью результатов.

И самое существенное — он являлся другом Николаю, которого Бенкендорф особо почитал за умение быть образцовым, в его понимании, монархом — человеком твердой воли, авторитарным и полновластным. Бенкендорф, чья бабушка была воспитательницей великого князя Александра Павловича, а мать — подругой детства императрицы Марии Федоровны, предвидел в Николае будущего государя и содействовал ему и в декабрьских событиях 1825 года, и позднее, взяв на себя смелость исполнения многих непопулярных в обществе идей и решений своего императора.

К моменту описываемых нами событий, граф был болен — типично для большинства людей его круга. Ветренная промозглость, непереносимые холода и болотный климат подорвали и его легкие, и ему пришлось существенно ограничить круг своих дел и время от времени предпринимать поездки на воды за границу. И поэтому лишь близость к государю и прогрессировавшая со временем подозрительность заставили Бенкендорфа уделять столько внимания такому мелкому делу, как интрижка оставленной наследником польской возлюбленной.

Бенкендорф по привычке хотел быть в курсе всего происходящего в царской семье и вместе с тем, следуя своим принципам, оберегал венценосных особ от всего, что могло подорвать их авторитет. Скандал в благородном семействе был не нужен никому, и Бенкендорф готов был самолично броситься в бой, несмотря на подорванное служебным рвением и непогодой здоровье…

В дверь его кабинета постучали. Бенкендорф вздохнул и, прокашлявшись, громко сказал: «Входите!»

Полковник Соколов, которому граф поручил надзирать дело Калиновской, вошел в комнату и прищелкнул каблуками.

— Вот что, Михаил Васильевич, — кивнул Бенкендорф, — а найдите-ка мне этого унтера Грязнова и доставьте сюда — я бы хотел побеседовать с ним. Только прошу вас соблюдать строжайшую секретность, это вопрос конфиденциальный. Есть у меня кое-какие подозрения, и я бы хотел проверить их, прежде чем составлю свое мнение. Да, и поинтересуйтесь, пожалуйста, что там Корф — здесь он или уехал, и куда, и с кем. Жду вас с докладом немедленно и без излишнего шума…