Тень фараона - Сантьяго Мората Страница 63

Расцвет династии, несомненно, наблюдался тогда, когда фараон обладал реальной властью и делился ею, а не наоборот, как происходит сейчас.

Я проклинал Эхнатона за то, что он растил меня в атмосфере любви и терпимости, позволяя мне чувствовать его обременительную человечность. Я предпочел бы железную дисциплину, царившую в былые времена, когда доступ к фараону, как и к любому другому богу, был бы мне строго заказан. Приемы такого воспитания я ощутил лишь тогда, когда во дворце уже командовали жрецы, свидетелем тому была моя спина. Будь Эхнатон окружен ореолом мистики и божественности, особенно в глазах своих детей и скромного слуги, каким был я, у нас не появилось бы возможности иметь собственные суждения.

По иронии судьбы, царствование, основанное на благих намерениях и поисках любви и мира, едва не погубило страну. И все потому, что о семейном конфликте знал только узкий круг людей, живших в маленьком городе. Вот в Фивах или Мемфисе ничего нельзя скрыть и ни на кого нельзя положиться.

Бедный безумец! Страдавший от неизлечимой болезни Эхнатон, конечно, знал, что он всего лишь человек, знал об отсутствии в себе божественного света и, как любой человек, захотел насладиться семейным счастьем, поддерживая иллюзию о своей божественной природе единственным способом, позволившим ему не порывать со своими верованиями и не изменять самому себе.

Опять этот холодный пот.

Возможно, он утратил веру. Не только в древних богов, но и в Атона, и в самого себя, и потому подчеркивал свою человечность. Придав ей официальный характер, он освободил свою семью от ига протокола и традиций, чтобы самому освободиться от традиционного лицемерия, однако его никто не понял. Возможно, он хотел изменить страну или, точно зная, что случится в будущем, хотел преподать своим детям урок человечности. Я со смехом представил себе, что сделал бы его отец, если бы у него родилось шесть дочерей.

Я так и не понял, был Эхнатон сумасшедшим или, напротив, слишком здравомыслящим. Возможно, его единственной ошибкой было то, что он отдалился от людей и позволил врагам узнать, что он слаб. Возможно, не препятствуй этому жрецы, его идеи проникли бы в египетское общество, хотя он никогда их открыто не провозглашал. Это служило доказательством его неуверенности в себе и в своей системе.

А может быть, жрецы постоянно держали фараона в изоляции, чтобы народ не узнал о его слабости и не потерял своей веры? Возможно, объяснение не может быть однозначным, но должно учитывать множество случайностей и совпадений.

Я потряс головой, так как опять столкнулся с неразрешимыми проблемами, и решил сосредоточиться на ближайшем будущем.

Вскоре я вновь оказался на борту обманчиво хрупкого корабля, который качало из стороны в сторону. Я думал о том, что боги, несомненно, существуют, ибо без их вмешательства эта ореховая скорлупка давно покоилась бы на дне моря.

Через несколько дней, прячась, словно преступник, я пробрался в расположение армии отца, но главнокомандующий, к моему негодованию, принял меня только через два дня. Ему нравилось заставлять меня ждать, чтобы, не проявив благоволения, ослабить мою решимость и сделать покорным, хотя он прекрасно меня знал и понимал, что подобные вещи со мной не проходят.

Наконец этот день настал. Достаточно изучив своего отца, я подошел и обнял его, не потому, что мне этого хотелось, а чтобы его позлить. Он поднялся и взял меня за руку, и это было немало, так как на большее он был неспособен.

– Я очень рад, что ты жив. Я все время думал о тебе.

– Надо полагать.

– Ну, и где ты был? Тебя следовало бы арестовать за дезертирство.

Я пропустил его колкость мимо ушей.

– Я искал убежище для Нефертити. Ты это прекрасно знаешь. Где Тут не смог бы ее найти. Тебе это кажется странным?

Он посмотрел на меня с непритворной озабоченностью.

– Ты думаешь, женщина, даже такая, как она, стоит таких усилий?

– Речь не только о ней. – Я сменил тему. Мне не понравился его тон. – Я разговаривал с Эйе.

– И он прислал тебя сюда? Старый лис!

– Нет, я пришел по собственной воле, чтобы помочь тебе сражаться.

– Помочь мне, говоришь? Хорошенькое дело! Сейчас перед Тутом уже стоит гонец, и прежде, чем мы закончим разговор, он прикажет тебя убить.

– Не думаю.

– Почему?

– У меня есть то, что ему нужно, и, если я буду мертв, он не узнает, где это спрятано. К тому же в его интересах, чтобы я был рядом с тобой, живой, и помогал тебе.

– Не слишком ли ты самонадеян?

Я иронично улыбнулся.

– Разве?

Хоремхеб пожал плечами.

– На самом деле ты прав. Не сегодня-завтра состоится битва, и она будет нелегкой. Ты знаешь, что у меня мало хороших командиров и закаленных бойцов. Однако не обольщайся. Даже если бы ты победил противника в одиночку, не думай, что Тут, забыв твои прежние грехи, позволит тебе вернуться в Фивы героем.

Я широко улыбнулся и, сдерживая смех, произнес, не ожидая благодарности:

– Спасибо и на том.

Когда я повернулся, чтобы идти, он спросил:

– Где она?

Я с улыбкой посмотрел на него:

– Ответив, я поставлю тебя под угрозу.

– А явившись сюда – нет? И с чего ты решил, что я боюсь Тута? Если бы не Эйе, ты бы ползал передо мной на коленях, а не пытался оскорбить своими дерзкими словами. Отвечай, разве Тут не решит, что ты сказал мне об этом? Чтобы развязать тебе язык, он может взять меня в заложники.

На этот раз я не смог не засмеяться.

– Но сначала ты выиграешь войну.

Выходя от отца, я столкнулся с Суром, тот обнял меня, как он один умел это делать.

– Мой безумный командир!

– Мой упрямый нубиец!

– Пойдем-ка выпьем, и ты расскажешь о своих приключениях. – Раскаты его смеха прозвучали, как львиный рык. – Говорят, ты вырвал из рук безусого мальчишки саму царицу Египта!

Я пожал плечами:

– Ну да.

Увидев на черном лице нубийца вытаращенные глаза, я рассмеялся. Сур понял, что это не бравада.

– И ты не боишься, что фараон сдерет с тебя кожу и разбросает куски твоего тела по пустыне?

Я снова пожал плечами:

– Ты меня выдашь?

Улыбка исчезла с его посеревшего лица.

– Не шути так. Здесь полно шпионов. Жрецы боятся, что твой отец получит слишком много власти, если выиграет войну.

Я произнес шутливым тоном:

– А что собираешься делать ты? Будешь сражаться с хеттами?

Сур посерьезнел и взял меня за руку.

– Я всю жизнь на войне, и в первый раз мне страшно! Я не боюсь биться с врагом и достойно умереть в бою, тогда Амон взвесит мое сердце с особым снисхождением к моим поступкам… Но сражаться против него…