Любовь и мороженое - Дженна Эванс Уэлч Страница 63

Мы бы над ними посмеялись… Если бы разговаривали, конечно.

Наконец мы обнаружили белую каменную скамейку. Рен сел на нее, и я опустилась рядом с ним.

– Потрясающая вечеринка, – сказала я.

Он пожал плечами.

Ясно. Это будет непросто.

– Ладно, перейду сразу к делу. – Мой голос дрожал. – Я впервые встретила такого человека, как ты. Умного, веселого, с которым легко находиться вместе. Из всех, с кем я познакомилась после смерти матери, ты единственный, при ком я не вынуждена надевать маску. И мне очень, очень стыдно за то, что случилось в Риме. Поцелуй был подлостью с моей стороны, ведь у тебя есть девушка… Или была… – Я надеялась, что он прояснит ситуацию, но Рен молчал. – Неважно. До того момента я не понимала, что я к тебе испытываю, но все равно надо было признаться, а не напрыгивать на тебя. В общем, я пытаюсь сказать, что ты мне нравишься. Очень. И если ты не разделяешь мои чувства, ничего страшного. Ты очень важен для меня, и я не хочу терять близкого друга.

Внезапно по лужайкам разнеслась очередная волна восторженных возгласов; раздалось шипение, и в небе разорвался красный фейерверк.

Самый подходящий момент для того, чтобы Рен заключил меня в объятия и признался в вечной любви.

Вот только он этого не сделал.

Я поерзала на скамейке. Над нами загорались фейерверки, но Рен даже не поднимал взгляда.

– Будет здорово, если ты хоть что-нибудь скажешь.

– Не знаю, что тут сказать, – покачал головой Рен. – Почему ты не призналась мне раньше? А тогда, в Риме, зачем утверждала, что я для тебя не больше, чем друг?

Черт. И кто меня за язык тянул?

– Наверное, я старалась сохранить лицо. Очевидно, что ты не хотел меня целовать, и мне стало ужасно стыдно. Я пыталась исправить ситуацию.

Он взглянул на меня:

– Что ж, ты ошиблась. Я был не против, но остановился из-за страха, что ты сделала это не намеренно, а под наплывом эмоций после встречи с Маттео. Я не хотел, чтобы ты целовала меня только из-за перепадов настроения. А потом ты сказала, что это и правда было не намеренно.

– Нет! Это я и…

Он перебил меня:

– Я долго страдал по Мими. Около года. Думал о ней все время, а когда у нас завязались романтические отношения, мне казалось, что я самый везучий парень на свете. А потом появилась ты, и я стал избегать ее звонков и искать повод чаще гулять с тобой. В тот вечер в «Космосе» я позвонил ей и сказал, что все кончено. Я не знал, сойдемся мы с тобой или нет, но хотел, чтобы ты дала мне шанс. – Он покачал головой. – Мы поехали в Рим, и ты сама знаешь, что случилось. А сегодня… – Рен встал. – С чего ты взяла, что можешь виться вокруг Томаса, а потом признаваться мне в симпатии?

У меня перед глазами взорвались уже другие фейерверки.

– С чего ты взял, что можешь виться вокруг Мими, а потом утверждать, будто я все это время тебе нравилась? У тебя же была девушка!

– Вот именно. Была. И я с ней расстался. К тому же разве я сейчас катался по земле с кем-то другим? Кто я для тебя? Запасной вариант?

Я вскочила со скамьи:

– Смотрел бы ты внимательнее, так заметил бы, что я оттолкнула Томаса и сказала ему, что мне нравишься ты, но какая теперь разница! Мне уже наплевать.

– Да и мне тоже. Я возвращаюсь на вечеринку. И тебе лучше бы вернуться к своему спутнику. – Рен развернулся и пошел прочь.

– Stronzo [109]! – крикнула я ему вдогонку.

Над его головой вспыхнул фейерверк в форме сердца.

Говард искал дом Валентины почти час. Во-первых, я вообще не знала, кто она такая, во-вторых, не могла отыскать никого, кто сказал бы мне адрес. Сельмы с ее искусственным бюстом нигде не было, и я не видела ни Елены, ни Марко – никого из знакомых. Наконец я выяснила, где я, у вышибалы, но он плохо говорил по-английски и прикрывал от меня свой планшет, опасаясь, что я хочу хитростью его заполучить. В итоге я сунула ему свой телефон, и он дал Говарду адрес.

К тому времени, как подъехал Говард, вся злость во мне улеглась, и я стала вялой, как вареная лапша. Меня словно скомкали… Нет, измызгали. Я села в машину, и Говард не спросил, как все прошло: он прочел у меня по лицу.

Дома я бросила платье на пол, накинула рубашку, натянула пижамные штаны и спустилась вниз. Я чуть не плакала, но у меня не хватило бы сил рыдать в одиночестве в своей комнате. Снова. Всему есть предел, даже моему отчаянию.

– У нас есть чай и джелато, – сказал Говард, когда я зашла в кухню. – Чего тебе хочется?

– Джелато.

– Отличный выбор. Почему бы тебе не присесть в гостиной? Я тебе все принесу.

– Спасибо. – Я последовала его совету и уселась на диван, скрестив ноги и откинувшись головой на стену.

Я искала Рена весь вечер, а он заметил нас с Томасом ровно в тот момент, когда тот на меня навалился. Какова была вероятность? Или судьба настроена против нас? И неужели я правда обозвала его stronzo? Я даже не знаю, что это значит.

Говард вошел в комнату с двумя ведерками мороженого.

– Я принес два вкуса: fragola e coco. Земляника и кокос. Извини, что у нас нет страчиателлы. Очевидно, сейчас она была бы к месту.

– Ничего. – Я забрала одно из ведерок и поставила себе на колени.

– Тяжелый выдался вечер?

– Боюсь, что с Реном у нас ничего не выйдет. – У меня на глаза навернулись слезы. – Даже в плане дружбы.

– Разговор не задался?

– Нет. Зато у нас завязалось чудесное состязание «кто кого перекричит», и я обозвала его по-итальянски. То есть думаю, что обозвала.

– Как?

– Stronzo.

Говард сел на стул напротив меня и мрачно кивнул:

– «Stronzo» мы переживем. Не забывай – это не конец, пока все еще не кончилось. Я годами считал, что мы с твоей мамой расстались навсегда, а после рокового диагноза она снова начала со мной общаться.

– Да?

– Да. Она отправила мне письмо по электронной почте, и мы переписывались почти год. Как будто и не было этих долгих лет порознь. Мы не говорили о плохом, только подшучивали друг над другом и писали ни о чем.

– Вы встретились?

– Нет. Думаю, она догадывалась, что я украду ее, когда увижу. Без вопросов.

– Как сабинянку. – Я попробовала полакомиться джелато, но мороженое сползло у меня с языка, и я уронила ложку обратно в ведерко. – Ваша история – самая печальная из всех, что я знаю.

– Я бы так не сказал. В ней было много хорошего.