Кирклендские услады - Виктория Холт Страница 63

Мне не хотелось ехать дальше. У меня было ощущение, что я наконец-то очутилась в тихой гавани, где можно отдохнуть и позволить себе быть счастливой. Позади меня осталась угрюмая лечебница с ее мрачными тайнами, впереди ждали «Услады», а где-то неподалеку был отцовский дом. Но здесь меня не достигали грозные предвестники беды, я не хотела двигаться с места. В ту минуту у меня не оставалось сомнений: я люблю Саймона Редверза, а он любит меня. Не странно ли — прийти к такому заключению в столь неподходящей обстановке, на глухой деревенской дороге в холодный ветреный день!

Но в возникновении этой любви не было ничего странного. Саймон чем-то напоминал мне Габриэля. Можно сказать, он и был Габриэлем, только без слабости и неуверенности своего кузена. Сейчас, знав Саймона, я поняла, что побудило меня так быстро выйти замуж за Габриэля. И его я тоже любила, ведь любовь бывает разная. Жалость — тоже любовь, как и стремление защищать. А вот страстная всепоглощающая любовь пока была мне незнакома. Я знала только, что настоящая любовь вмещает в себя и жалость, и стремление защищать, она обогащает человека, развивает его чувства и с каждым годом становится лишь глубже.

Но испытать такую любовь мне еще не было дано. Предстояло пройти через многое — через рождение ребенка, через избавление от нависшей надо мной опасности. Поэтому не стоило слишком пристально вглядываться в туман, скрывающий будущее. Но со мной был Саймон, и от сознания этого все во мне пело.

— Ну хорошо, — повернулась я к нему, — я готова подчиняться вашим приказам.

— Тогда слушайте! Прежде всего мы поедем в гостиницу. Она в миле отсюда. Там подкрепимся.

— И думать не могу о еде.

— Вы забываетесь. Не вы ли только что выразили готовность подчиняться моим приказам?

— Но мне тошно от одной мысли о съестном.

— В гостинице есть уютная маленькая отдельная комната, где хозяин принимает самых дорогих гостей. К ним-то я и отношусь. Коронное блюдо — мясной пудинг с грибами. Описать его словами невозможно, надо отведать. И специально для нас из погреба принесут кларет. Посмотрим, сможете ли вы устоять перед соблазном, когда услышите аромат моего любимого блюда!

— Хорошо, я поеду с вами и буду наблюдать, как вы его смакуете.

Саймон снова взял мою руку, поднес было к губам, но крепко пожал и улыбнулся. Трудно в это поверить, но я была по-настоящему счастлива, хотя, когда мы поехали дальше, в лицо нам хлестал холодный ветер, а зимнее солнце тщетно силилось послать улыбку.

Я даже попробовала знаменитый пудинг и согрелась, выпив кларета. Как всегда, Саймон рассуждал практично.

— Первым делом, — сказал он, — вы должны написать отцу. Пусть сообщит вам правду. Но предупреждаю: какой бы горькой она ни оказалась, мы не будем вешать нос.

— А вдруг эта пациентка действительно моя мать?

— Ну и что?

— Давайте говорить откровенно, Саймон. Моя мать в Уорстуистле, а я, по мнению некоторых, веду себя странно, брежу какими-то видениями, совершаю непонятные поступки.

— Но мы ведь не верим, что это видения, правда? — мягко напомнил мне Саймон.

— Конечно, я не верю! И не знаю, как благодарить вас и вашу бабушку за то, что вы на моей стороне.

— У нас есть свое мнение, Кэтрин, и благодарить нас не стоит. А вот если бы удалось застать этого монаха на месте преступления! Тогда мы бы доказали вашу правоту. Я полагаю, у него имеется какое-то потайное место, где он прячется. Надо это место отыскать. На следующей неделе рождественские праздники, и мы с бабушкой на два дня переберемся к вам. Вот это-то время мы и должны использовать.

— Жаль, что придется ждать до следующей недели.

— Ничего, оглянуться не успеете, как наступит Рождество.

— А если до тех пор еще что-нибудь произойдет?

Несколько секунд Саймон молчал. Потом перешел к приказам:

— Если вы снова увидите монаха, никому не говорите. Он, вероятно, только того и добивается, чтобы вы побольше о нем рассказывали. Так не доставляйте ему подобного удовольствия. Продолжайте с вечера закрывать двери и окна, чтобы никто к вам не мог проникнуть и напугать. Ведь с тех пор, как вы начали запираться, никто вас не навещает? По-моему, это очень важно. Тем временем вы получите письмо от отца, и, о чем бы в нем ни говорилось, вы не позволите себе расстраиваться. Никогда не верил, что в том, какие мы уродились, повинны наши предки. Своей судьбой мы управляем сами.

— Я буду помнить об этом, Саймон.

— Вот-вот! Какие мы есть и какими станем, зависит от нас. Подумайте, сколько народу живет сейчас в Англии! В десятки раз больше, чем несколько столетий назад. А вам не приходило в голову, что, если проследить, от кого мы происходим, выяснится, что мы все родня. В каждой семье были негодяи и святые, сумасшедшие и гении. Нет, нет, Кэтрин, мы все — отдельно существующие личности, и жизнь каждого из нас — в наших собственных руках.

— Оказывается, вы философ, — отозвалась я. — Вот уж не подозревала! Я была уверена, что вы практичны до мозга костей и отличаетесь трезвым, надежным здравым смыслом, не даете волю воображению и ни к кому не испытывает сочувствия.

— Это маска. Все мы прикрываемся масками, верно? Я хитер, я упрям, люблю говорить начистоту все, что думаю. Таким все меня считают. Согласитесь, личность не слишком привлекательная. И при нашем первом знакомстве у вас сложилось именно такое мнение. Резкий, не допускает, чтобы кто-нибудь его обошел, предпочитает всех обходить сам. Не скрою, все это во мне есть. Я ни от чего не отрекаюсь. Но могу быть и другим. Человек — существо сложное. — Искоса взглянув на меня, Саймон заключил: — А уж о женщинах и говорить нечего.

— Продолжайте, пожалуйста, — попросила я. — Мне очень интересно.

— Ладно. Как вы думаете, что вы почувствуете, вернувшись в «Услады»?

— Не знаю. Но уж во всяком случае, мне будет гораздо хуже, чем сейчас.

— Нет, я не о том говорю, — возразил он. — Вам будет страшно. Вы поторопитесь подняться к себе и будете все время оглядываться, не преследует ли вас кто-нибудь, а когда откроете дверь в свою комнату, начнете тревожно осматривать все углы, не притаился ли где монах. Потом вы от него запретесь, но от страха все равно не избавитесь — он живет у вас в душе и, как только стемнеет, завладеет вами полностью.

— К сожалению, вы правы, Саймон.

Саймон потянулся через стол и взял меня за руку:

— Кэтрин, бояться нечего. Никогда не следует поддаваться страху. Страх — это клетка. Вырваться из нее невозможно, но решетки этой клет ки создаем мы сами. И считаем их непреодолимыми. А это не так, Кэтрин. В нашей власти разогнуть стальные прутья. Конечно, это трудно, но кто знает, может быть, они сразу поддадутся, ведь все зависит от нас самих.

— И вы беретесь утверждать, что мне нечего бояться?

— Но ведь серьезного вреда вам ни разу не причинили. Вас только пугают.