Великая княгиня Рязанская - Ирина Красногорская Страница 64

Софья въехала в Москву ранним утром и сразу направилась в храм, где её встретил митрополит, после молитвы она должна была представиться свекрови.

Три женщины замерли в ожидании. Наконец раздался звук открываемой двери. Не скрип, конечно, – все двери в тереме тщательно смазали, но так и не смогли добиться, чтобы открывались они совсем бесшумно. Вошёл великий князь. Братья меньшие и сын согнулись в поклонах, женщины приподнялись и под благосклонный кивок князя сели. Ещё не был разработан теремной порядок, как вести себя с великим князем женщинам его рода, как всем общаться с ним в домашней обстановке. А он больше и больше возвеличивался, отдалялся от братьев, с которыми, впрочем, никогда не был близок, и те перестали держаться с ним по-родственному свободно. Теперь все ждали, как «этот напыщенный индюк», так братья его именовали, поздоровается с Анной.

Иван почтительно поклонился матери, поцеловал ей руку, того же удостоил и матушку Ксению, потом склонился над Анной – и вдруг выдернул её из кресла и, не отпуская на пол, закружил, ловко переступая через подол её длинного платья. Высоким он был и сильным, хотя и худощавым и красивым. Очень красивым, особенно в этот день.

– Не зарься, Лисонька, на чужое, – рокотал он, и этому рокочущему голосу был обязан отчасти своим прозвищем «Грозный», – не занимай моего места подле матыньки.

– Твоё место давно уже не подле, а во главе, – сказала Анна, – пусти, подол оттопчешь.

Иван усадил её в кресло, сел в своё, посмотрел на сестру оценивающе, может быть, с кем-нибудь сравнивая.

– Красавицей Анна стала. А, матынька? Зря мы её рязанцу отдали – продешевили. Любви их потворствовали, – и добавил грустно, доверительно, только для Анны: – А я вот меняю вольную волюшку на титул царский да на орла двуглавого.

– Но и невеста твоя – не уродина, к тому же девица умная, учёная. Грех тебе – сиротой подневольной прикидываться, – возразила Мария Ярославна.

– Марьюшки мне ни одна красавица, ни одна умница не заменит!

Только проговорил, и зычный голос первого боярина Патрикеева возвестил:

– Её высочество царевна Византийская Софья!

«Её высочество – надо же, – подумала Анна, – и Византии давно нет!» А Иван уже шёл навстречу невесте по двухслойной дорожке. Софья остановилась в дверях, будто для того, чтобы её лучше рассмотрели. Невысокая, тучная или нет – не понять из-за накинутой на плечи парчовой, подбитой соболями шубы (подарок жениха). Повела плечами, сбрасывая шубу, кто-то за её спиною подхватил. Платье на ней оказалось русским свадебным, алым, с золотой полосой посередине и подолу. Белый плат, как у Анны, на нём полукруглая невысокая, отороченная соболем шапочка. Лицо – лучезарное, круглое, красиво полное, что яблочко наливное, розово-белое, без белил и румян, или так они искусно положены, что не заметны, брови выщипаны, синие глаза – в пол-лица. Красавица. Да, такая могла отказать королю французскому.

«Эх, приберёт она к рукам великого князя», – подумали родственники его – все одинаково, и каждый почувствовал в прелестной иноземке сильную, удачливую соперницу. Иван подал царевне руку и торжественно повёл её к матери. Царевна не доставала ему до плеча, и всё-таки её нельзя было назвать маленькой. В ходьбе выглядела она величественно, шла плавно и очень красиво опустилась перед Марией Ярославной на колени, поцеловала ей руку.

– Полюбите меня, матушка, – сказала по-русски.

Мария Ярославна подняла её, трёхкратно расцеловала.

– Рассчитываю на дружбу твою, – с улыбкой обратилась царевна к Анне, матушку Ксению уверила в своей искренней приязни, для деверей нашла любезные слова, а Ивану Молодому пообещала не быть злой мачехой. Наконец невеста и жених заняли свои места напротив Марии Ярославны, и та завела приличную случаю беседу.

– Хорошо ли доехала? – спросила она, хотя отлично знала о каждом шаге невесты на пути в Москву.

Софья стала рассказывать, как одиннадцать дней плыла по морю до Ревеля, как на третий месяц своего путешествия сделала в Ревеле большую остановку и была пышно встречена тамошними жителями, а московский посол встретил её в Дерпте. Рассказывала о прекрасном приёме, устроенном ей, будущей великой княгине, псковитянами. Говорила по-русски, очень правильно, старательно выговаривала слова, произнося их несколько деревянно (как учёная птица, – подумала Анна).

– Когда же ты, Софья Фоминична, так хорошо научилась говорить по-нашему? – полюбопытствовала Мария Ярославна.

– За время пути, великая княгиня, я ведь четыре с половиной месяца до вас добиралась, и учитель был у меня хороший, Иван Фрязин, да его московская стража почему-то взяла, уже под самой Москвой.

Она вопросительно посмотрела на Ивана. Тот переменился в лице: стал злым, некрасивым, – помолчал, потом заговорил с нарочитой какой-то смешной важностью:

– Иван Фрязин предал своего господина, великого князя.

«О ком это Иван? – удивилась Анна. – О каком великом князе говорит? Если о себе, то почему сам себя величает?» А Иван продолжал:

– Едва не нанёс вреда непоправимого княжеству Московскому, привёз с собой посла венецианского, а великому князю доложил, что это купец, его родственник. За деяние такое Фрязин заслуживает смерти. Однако великий князь милостив: учёл, что Фрязин выполнил его поручение, и велел предателя и лжеца только сковать цепями и сослать.

– В Коломну, матушка, пока лишь в Коломну, – пояснил Иван, перехватив тревожный взгляд матери.

– Да бог с ним, с этим Фрязиным, не стоит он того, чтобы о нём мы сейчас вспоминали, – сказала Мария Ярославна. – Я чаю, детушки, обручиться вам надо. Хоть и было уже обручение, да не при нас, не перед образами нашими семейными. Обменяйтесь, дети, кольцами, помолимся тут все вместе и в церковь пойдём.

Все сидящие поднялись, остальные к ним приблизились, с большим вниманием смотрели, как молодые обмениваются кольцами. В результате этого обмена преподнесённый Фрязиным от имени великого князя царевне перстень опять оказался у Ивана, Софье же достался – куда скромнее, к её явному разочарованию.

«Всё равно к себе всё подгребёт», – подумала Анна и невольно улыбнулась. Софья приняла улыбку за знак внимания или поощрения и благодарно кивнула в ответ.

После недолгой молитвы Мария Ярославна молча направилась к дверям. Они уже были распахнуты, и за ними в просторной передней горнице теснились прочие родственники великого князя, бояре, приехавшие с Софьей именитые греки. За Марией Ярославной послушно и слаженно последовали жених с невестой, Андрей Большой с Борисом, Андрей Меньшой с великим князем Иваном Молодым. По примеру своего отца Иван Васильевич сделал своего сына соправителем, хотя личной нужды, как в своё время у отца, у него и не было. Хотел таким образом утвердить право сына на наследование великокняжеской власти. Сын тоже стал именоваться великим князем Московским, а поскольку великие князья Московские были тёзками, началась путаница. Чтобы как-то избежать её, пришлось к имени сына прибавить прозвище Молодой. Назначение это, кроме путаницы, вызвало ещё недовольство у части бояр и злую обиду у младших братьев Ивана Васильевича, они не рассчитывали занять великокняжеский стол, но значиться в грамотах ниже мальчишки, братича, – такое разве спокойно выдержишь.