Ближний берег Нила, или Воспитание чувств - Дмитрий Вересов Страница 65

— Ну ничего, еще натренируешься, — утешил незнакомец и протянул нож Нилу. — Дарю.

Нил даже порозовел от радости. Сколько ни просил маму, бабушку купить ему нож — те не соглашались ни в какую.

— Как зовут-то тебя?

— Нил Баренцев.

— Баренцев? Слушай, а певица, народная артистка Баренцева — это не твоя мать?

— Моя, — с гордостью кивнул Нил. Незнакомец достал из кармана фотографию.

Мама на приеме в министерстве, в декольтированном платье, с роскошным ожерельем на шее.

— Красивая у тебя мать и певица замечательная. Она мне очень нравится, — продолжал незнакомец. — Какое у нее красивое ожерелье — это, наверное, папа подарил?

— Нет, папа у меня летчик, на Украине работает, а раньше в Китае. Он маме веер подарил и халат с драконами. А ожерелье бабушкино — она его в сундуке прятала, а мама взяла потихонечку и надела, тогда бабушка ее отругала, только мама все равно его не отдала и заперла в свою шкатулку, — разоткровенничался Нил.

— Так ты только с бабушкой живешь и с мамой?

— Еще с бабуленькой — это бабушкина мама, — только она совсем старая, глухая и не соображает ничего.

Незнакомец поднялся и протянул Нилу руку.

— Ну давай, Нил Баренцев, тренируйся, а если тебя про ножик спросят — скажи, что нашел, а то еще отругают, что подарок взял.

Недели через две случилось то, что должно было случиться. Мать открыла шкатулку — и не нашла в ней коробочку с ожерельем. Скандал был неописуемый, бабушка слегла на неделю, мать была в отчаянии. Специально приглашенный по этому поводу знакомый адвокат, выслушав сбивчивые объяснения матери, сказал, что раскрыть это дело — дохлый номер.

— Слишком уж информирован был вор. Действовал точно, быстро, явно по наводке. Уж кто из вас проболтался — разбирайтесь сами, но засветила ожерелье ты, — сказал он матери. — В милицию заявлять я не стал бы — мороки много, а толку все равно не дождетесь.

Мать выспрашивала бабушку, Нила, но тот только ревел — ревел от злости и досады, потому что понял все. Лицо маминого «почитателя» он запомнил на всю жизнь…

Не прожив без Линды и трех дней, Нил остро почувствовал, что значит «не находить себе места». Где бы он ни был — в университетской аудитории, в квартире на Моховой, вновь приютившей его, на осенней улице, пробирающей до костей холодом или промозглой сыростью, на площадке очередной дискотеки или в очередных пьяных гостях, — казалось, что сам воздух выдавливает его отсюда, указывая и;) его, Нила Баренцева, несовместимость именно с этим кусочком пространства. Бежать было некуда, иногда удавалось на время забыться, но надолго спрятаться в учебу, в музыку, в вино, в уход за бабушкой, отлеживающейся дома после срочной и тяжелой операции на сердце, не получалось. Все чаще, задумавшись о чем-то, садился не в тот троллейбус или отклонялся от намеченного пешего курса и неизменно опоминался на Петроградской, ввиду знакомого грязно-голубого дома с вычурными башенками и высоким гнутым фонарем в центральном дворе. Всякий раз он поворачивал обратно — еще не чувствовал себя готовым зайти.

Решительность явилась вместе с морозами, внезапно грянувшими в конце ноября. Объяснялась она до банальности просто — в старенькой болонье и легких полуботинках ходить стало нестерпимо холодно, а весь его гардероб, в том числе и зимний, остался там, в комнате, которую он еще два месяца назад делил с Линдой.

— Я даже не посмотрю в ее сторону, — шептал он, поднимаясь в антикварном лифте. — Отвернусь и скажу так: «Все, что ты хотела получить от меня, ты получила, и пусть оно у тебя остается, мне ничего не нужно. С твоего позволения, я заберу только свою одежду, тебе она никак не пригодится. Если захочешь оформить прекращение наших отношений, ты знаешь, где меня найти…» Главное — не глядеть на нее, только не глядеть…

Отворачиваться не пришлось, и не понадобилось ничего говорить. В безупречно прибранной комнате пахло давним безлюдьем, оставленная на столе и прижатая вазой записка успела чуточку пожелтеть и скрутиться по краешкам: «Я забрала только свою одежду, тебе она никак не пригодится. Больше мне ничего не нужно. Если хочешь оформить развод, ты знаешь, где меня найти…» Он скомкал записку, положил в карман, лег на широкий матрац и лежал там, пока давление пустоты не сделалось нестерпимым.

Чемодан и сумку Линда унесла, но так было даже лучше — сама мысль о сосредоточенном, методичном сборе вещей была сейчас омерзительна. Нил распахнул полупустой шкаф, выгреб оттуда дубленку, меховую шапку, теплый шарф, наскоро оделся, переобулся и устремился на балкон, как ныряльщик из морских глубин на поверхность.

На длинной кухне было сравнительно малолюдно. У плиты возилась тетя Фира, Мишенька с воем бегал от Гришеньки, или, наоборот, Гришенька от Мишеньки, а Гоша меланхолично поедал кильку в томате прямо из банки.

— Это очень хорошо, что я вас застала! — Тетя Фира выросла перед Нилом, уперев руки в толстые , бока. — Вы который раз пропускаете очередь по уборке мест общего пользования. Ладно, сортир у вас свой, мы не претендуем, но коридор или хотя бы кухня…

— Гоша, — устало сказал Нил, отодвинув оторопевшую тетю Фиру, — завтра утром я заеду за остальными вещами, а вечером, будь другом, позвони в одно место, номер я скажу, и передай Линде, что ее квартиру я освободил и она может возвращаться.

— А сам? — спросил Гоша с набитым ртом.

— А сам не могу. Голос ее слышать не могу.

— Да я не про то. Сам-то где теперь обретаешься?

— К матери вернулся.

— Понятно… Я позвоню, конечно.

— Нил, у вас все так серьезно? — с интересом встряла тетя Фира. — Вы знаете, я не хотела вам говорить, но летом, в ваше отсутствие, она принимала у себя мужчину…

— Спасибо, мне это уже неинтересно. Оказавшись на Большом проспекте, он зашел в «Пингвин» и взял двойной кофе и рюмку коньяку.

С соседнего столика ему призывно улыбнулась симпатичная румяная девушка в белой пушистой шапочке и расстегнутом белом полушубке. Нил ответил ей рассеянной полуулыбкой и поднес рюмку к губам.

— Опять не узнал меня? — кокетливо спросила девушка, пересев к нему.

— Нет, — честно признался он, хотя голос показался ему знакомым.

— Я же Линда.

Нил замер с раскрытым ртом. Девушка сняла шапку, и по ее плечам рассыпались золотистые волосы. Нил облегченно выдохнул:

— Зарецкая.

— Задонская! — топнув ножкой, поправила она. — Ты вообще на редкость внимательный джентльмен. Летом к нам в «Борей» приезжал, так даже поздороваться не подошел.

— Извини…

— Извиню, если сто мороженого купишь. С сиропом.

— Слушай, Задонская, а может, чего-нибудь посущественней? Шампанское будешь?

— А вот буду! — Она состроила капризную гримаску. — Только сладкого. И пирожного…