Наложница визиря - Джон Спиид Страница 65

При их приближении встали двое стариков. Им Патан отвесил низкие поклоны. Люсинда никогда не видела его таким почтительным и скромным. Старики бросили на нее взгляд, а потом весело посмотрели на Патана.

— Это правнучатые племянники святого, — тихо объяснил он. — Их семья ухаживает за гробницей.

Люсинда приложила сложенные ладони ко лбу.

Она стояла рядом с Патаном у двери усыпальницы, и ее глаза медленно привыкали к темноте внутри. Патан кивнул на две плоские плиты под куполом, каждая из которых была покрыта темно-зеленым бархатом. Там лежали цветы.

— Под большей похоронен Юсуф. Под меньшей его сын, который умер молодым, — лицо Патана было более серьезным и торжественным, чем она когда-либо видела. — Ты подождешь меня здесь?

Что ей еще оставалось?

— Конечно, — ответила она.

Патан опустился на колени и поцеловал порог, перед тем как зайти. За ним последовал один старик. Патан долго сидел рядом с большей плитой, а старик молча стоял рядом с ним. Люсинда задумалась, нет ли какой-то молитвы, которую бы ей следовало здесь прочитать.

Наконец Патан перебрался к подножию гробницы. Он встал на колени и засунул голову под бархат. Когда он снова появился, Люсинда увидела слезы у него в глазах.

Старый смотритель вздохнул, нагнулся над тканью, прикрывающей плиту, и поднял с нее несколько разбросанных цветков. Он обнял Патана и положил лепестки ему в руку. Патан съел их один за другим с таким почтением, как едят хлеб при причащении. Тем временем смотритель взял длинный веер из павлиньих перьев и прошелся им по надгробию святого, словно смахивал пыль.

Затем старик вышел из усыпальницы и жестом показал Люсинде, чтобы подошла поближе. Она бросила взгляд за его спину на Патана и увидела, как тот кивнул. Люсинда робко подошла к дверному проему, голым ногам было холодно на каменных плитах. Нежный ветерок обдувал ее лицо.

Затем старый смотритель коснулся ее головы веером. Воздух сильно пах розовым маслом, при каждом взмахе веера Люсинду окутывало новое облако запаха. Он был сладким и мускусным, словно от огромного количества роз. Люсинда удивилась собственной реакции: при каждом прикосновении она чувствовала все большую легкость, словно ее очищали от пыли, словно грусть смахивали с плеч. Старик склонил перед ней голову.

— Салям алейкум, — сказал он.

Патан научил ее мусульманскому приветствию.

— Алейкум салям, — ответила она.

Они обулись и молча пошли назад ко дворцу.

— Ты так поклоняешься святым, капитан? — спросила Люсинда.

— Нет, госпожа, — казалось, Патан тщательно обдумывал свой ответ. — Поклоняться — значит чувствовать расстояние. Но Бог недалеко. Он ближе к тебе, чем я сейчас, — с этими словами Патан протянул руку и прижал кончики пальцев к яремной вене Люсинды. Она почувствовала, как бьется ее пульс под его рукой. — Вот настолько Бог близок к тебе, госпожа.

После этого Патан отвел глаза, словно тоже почувствовал тепло, которое поднялось к ее лицу, и медленно опустил руку.

— Там мы молимся, а не поклоняемся. У ног святого можно положить свое самое сокровенное желание. Кто знает, что случится? Может, желание сбудется.

Он впивался взглядом темных глаз в ее глаза.

— И что ты хочешь, капитан?

Но Патан не ответил.

* * *

Майя снова ела вместе с леди Читрой, поэтому в тот вечер Джеральдо опять присоединился за ужином к Люсинде и Патану. Они говорили про Слиппера, про Да Гаму и много про Майю. Джеральдо часто переводил взгляд с Люсинды на Патана и обратно, словно по их лицам читал вызывающий беспокойство рассказ. Люсинда ерзала на месте, от этого взгляда ей становилось неуютно.

— Ну, доброй ночи, — наконец сказал Джеральдо, глядя прямо на Люсинду.

Она махнула рукой в ответ. Этот жест явно удивил Патана, поскольку индийские женщины так никогда не делали.

— Ты не собираешься в свою комнату, Люси? — Джеральдо снова посмотрел на нее, потом на Патана. Но Люсинда не ответила, и ироническая улыбка Джеральдо медленно исчезла. — Будь осторожна, дорогая кузина, — уходя, пробормотал он.

Люсинда принесла накидку Патана и теперь накинула ее на плечи, хотя вечерний воздух все еще оставался теплым. Она смотрела на Патана, словно призывая его что-то сказать. То, что он сказал в конце концов, удивило ее.

— Он испытывает вожделение к танцовщице, — объявил он так, будто это было очевидно.

— Капитан!

— И он испытывает вожделение к тебе.

— Конечно, нет!

Люсинда больше не могла сидеть. Она встала и принялась ходить вдоль ограждения. Последние розовые лучи заката скрылись за темными горами.

Патан следил за ней с серьезным видом, потом заговорил так, словно обращался к ребенку:

— Кто может его винить, госпожа?

Люсинда подняла голову. У нее возникли странные ощущения в животе, будто голос Патана добрался туда и коснулся ее там. Его глаза казались глубокими, как ночь.

Она почувствовала, как внутри нее начинает шевелиться что-то дикое, что-то красивое и темное разворачивается и блестит, словно вода.

Позднее Люсинда так и не могла вспомнить, кто двинулся первым. У нее участился пульс, в ушах звенело. Она оказалась в его объятиях и прижала свои губы к его.

Тепло наполнило ее живот и превратилось в огонь. Она прижалась к нему и почувствовала, как расправляются темные таинственные крылья.

* * *

Кама [43], бог желания, стреляет из лука, сделанного из сахарного тростника, но его сахарные стрелы способны пробить самое суровое сердце. Их нелегко извлечь, эти сладкие, хрупкие стрелы. После того как они воткнулись, они вызывают боль и лихорадку. Начинается воспаление мозга, все тело дрожит, взгляд туманится, руки вытягиваются вперед, страстно желая, чтобы их сжали. Губы дрожат, глаза горят. Исчезает сон, ночи приносят боль, дни заполняются мечтаниями. Так от стрел Камы болеет сердце.

Вот это и был недостаток в плане Майи. Она хотела ненавидеть Джеральдо или не чувствовать к нему вообще ничего. Вместо этого у нее сжалось сердце и сжималось, пока не заплакало горячими слезами. Она любит Джеральдо? Нет. Но она хотела его, а если точнее — хотела то, что он давал ей. Она пила его любовь, как соленую воду, которая утоляет жажду только на мгновение, перед тем как та снова начинает мучить.

Откуда она могла знать? Он казался ей безжизненным, словно ухоженная кукла. Пустые слова слетали с красивых губ и со звоном падали у его ног, словно пустые консервные банки. Его глаза бегали, как у гиены, которая ищет какую-нибудь мертвечину, чтобы съесть. Но Джеральдо был достаточно красивым, стройным и неплохо пах для фаранга. Он казался ей идеальным партнером для ее плана.