Сети любви - Мэри Бэлоу Страница 66

– Но я не хочу доставлять вам неприятности, – сказал он, нахмурившись. – Если вам угодно, я останусь на несколько дней. Мне очень жаль, Мэдлин. Невыразимо жаль.

– Ну-ну, – она улыбнулась, – по крайней мере мы сумели разорвать нашу помолвку, обойдясь при этом без швыряния друг другу в голову разных предметов. Мы остаемся друзьями, так ведь?

– Вы всегда будете мне… я хочу сказать, что всегда буду любить вас, Мэдлин.

– Как сестру. Так будет лучше. Вам неудобно стоять здесь, Аллан. Ступайте же к себе и полежите часок. Действительно полежите, а не ходите взад-вперед по комнате, размышляя о случившемся.

– Есть, сударыня. – И он поднял руку, щегольски отдавая ей честь и улыбаясь неловкой и грустной улыбкой.

Ночью пошел дождь, и шел он в течение двух следующих дней. Весьма печальное зрелище, заявляла Мэдлин всем, кто был готов посочувствовать ей. Еще бы – несколько месяцев проторчать в городе и теперь, когда тебя переполняет энергия, сидеть взаперти. Она обещала Эллен и Дженнифер, что в первый же ясный день они поедут на берег моря и, может быть, даже поднимутся по крутой тропе на вершину утеса.

– И вы сможете полюбоваться одновременно и видом на море, и на долину. Но это в том случае, если дождь когда-нибудь кончится и туман поднимется.

А пока что туман висел низко над долиной и не переставая моросил дождь. Лорд Иден один раз отвез Дженнифер навестить Кэррингтонов, в другой раз они побывали у Кортни. Граф и графиня разделяли свое время между детьми и гостями. Мэдлин и Эллен несколько раз сидели в музыкальной гостиной, слушая игру лейтенанта Пенворта. А вдовствующая графиня проводила с ним время в портретной галерее – они обсуждали висевшие там картины.

Эллен отказалась от участия в обоих визитах. После верховой прогулки и поездки в деревню она чувствовала себя немного усталой, и ей хотелось какое-то время спокойно посидеть дома. В одиночестве, насколько это было возможно, чтобы не показаться хозяевам невежливой.

Она не чувствовала себя несчастной. Напротив, она ощущала даже некоторое удовлетворение, чего с ней не бывало после смерти Чарли. Но ей надо было внутренне пережить те последние дни жизни мужа, которые ей описал Доминик. Она испытывала потребность заполнить пустоту, так долго зиявшую неизвестностью и страхом. Она все еще видела его, в минуту прощания рвущимся навстречу своей судьбе, стремящимся покончить с мучительным расставанием; видела, его глаза, пожирающие ее, а потом – пустота. Только Доминик, сообщивший ей в полусознании лихорадки, что Чарли ушел. Она толком не поняла значения этих слов. Даже тогда, когда потерянно бродила по распаханной снарядами земле к югу от Ватерлоо, где он был похоронен, как она знала, вместе с тысячами других и тогда еще он не умер для нее.

Теперь она знала точно: Чарли умер. И почувствовала только тупую тоску. Наконец она может вспоминать разные вещи и улыбаться этим воспоминаниям. Ужасные, жестокие дни горя прошли.

Теперь она может смотреть в будущее. У нее осталось дитя, шевелящееся во чреве.

– Подъем на этот утес очень опасен, хотя и весьма бодрит, – сказала ей графиня, когда они сидели в утренней гостиной и вышивали. – Это большое напряжение – добраться до вершины. Эдмунд разрешил мне сделать это только после того, как я клятвенно обещала держаться за его руку всю дорогу. Тогда мы были обручены. – И она улыбнулась своим воспоминаниям.

– Мне очень хочется опять увидеть море, – проговорила Эллен. – Как-то странно, что мы так близко от него и все еще его не видели.

– Английский дождь! – сказала графиня. – Но я все еще хочу остеречь вас: вероятно, вам не следовало бы преодолевать этот подъем. Я побуду на берегу с вами, если хотите, и мы станем прогуливаться, внизу, как почтенные матроны.

– Потому что я в положении? – спросила Эллен. Графиня наклонила голову над работой.

– Мы, естественно, знаем об этом, – ответила она. – А Ваш свекор объявил об этом во всеуслышание.

– Я чувствую себя прекрасно. И не так устаю, как было поначалу. Но наверное, вы правы. Я погуляю по берегу, где нет подъемов.

– Я рада за вас, – сказала графиня. – Вы умеете обращаться с детьми. Вы счастливы, не так ли?

– Да. – Эллен положила работу на колени. – Ах, очень! Я не думала, что со мной это может произойти. Я уже смирилась с тем, что останусь бездетной.

– Это ведь самое удивительное чувство в мире, правда? – сказала леди Эмберли, дружелюбно улыбаясь. – Под конец чувствуешь себя тяжелой, неповоротливой, сонной, а потом наступают все эти муки – рождение. А когда все позади, думаешь, что никогда больше не решишься на такие страдания. Но пройдет пара месяцев – и начинаешь подумывать, что в конце концов можно проделать это еще разок. – Она засмеялась. – В настоящий момент я нахожусь именно на этой стадии и очень вам завидую.

Вдовствующая графиня также нашла возможным посоветовать Эллен не рисковать с этим подъемом.

– Молодежь окончательно обезумела, дорогая моя, – сказала она. – Они стремятся расточать свою энергию. Но вам не следует этого делать. А за падчерицу не беспокойтесь: Эдмунд и Уолтер проследят, чтобы с ней все было в порядке.

– Я уже решила, что не стану подниматься на утес, сударыня, – сказала Эллен. – Если дождь перестанет, я его увижу и так.

Эллен снова подивилась: обе леди, прекрасно осведомленные о ее беременности и, без сомнения, подозревающие, кто отец ребенка, относятся к ней абсолютно непредубежденно и даже с симпатией.

* * *

На следующий день к вечеру лорд Иден отыскал ее, когда она пыталась уединиться в оранжерее. Она занималась своей вышивкой. Улыбнувшись ему, она снова погрузилась в работу. Хотя и чувствовала исходящие от него импульсы напряжения, беспокойства.

Она шила – руки ее мерно двигались.

– Эллен, – сказал он, – я считаю, что мы должны пожениться.

Ее иголка застыла в воздухе.

– Я знаю, что ваш траур еще далеко не окончился, – продолжал он. – Я знаю, что вы любили Чарли и всегда будете любить его. Я знаю также, что вы в состоянии взять на себя заботы о ребенке и сделаете это с охотой. Но все равно это ведь будет незаконный ребенок. Вы лишили его возможности носить достойное имя Чарли. Так пусть он носит мое имя. Выходите за меня. Хорошо?

– Нет, Доминик, – ответила она. – Ничего хорошего в этом нет.

– Почему, Эллен? – Он стал перед ней так, чтобы видеть ее лицо. – Как мне представляется, это единственное, что мы можем сделать для своего ребенка.

– Я уже была замужем, – сказала она, – и мы любили друг друга. Я не могу даже подумать о браке без любви. Он едва заметно поморщился.

– Я знаю, что вы меня не любите. – Эти слова ему дались с трудом. – И не жду от вас, Эллен, этого чувства. Но нас ведь трое, а не двое. Я могу встать и уйти и жить дальше так, как мне заблагорассудится. Вы тоже можете уехать к вашему отцу либо найти подходящее место в деревне и жить как вам заблагорассудится. Но ведь есть он, у которого нет выбора. Наше дитя войдет в жизнь с клеймом внебрачного ребенка. Вы хотите этого?