И снова о любви - Лорейн Заго Розенталь Страница 66

Раньше я никогда не была в больнице. Нет, разумеется, я ходила туда, но ни разу там не лежала. И врачи не обращались ко мне с вопросами вроде «Можете назвать свое полное имя?» и «Кто президент Соединенных Штатов?». Ариадна Митчелл и Рональд Рейган — так я ответила и впечатлила всех вокруг. Мелькнула мысль: неужели я все-таки сошла с ума и меня отвезли в Пресвитерианскую больницу? Вроде непохоже. На мне нет смирительной рубашки, и палата обычная — телевизор, кровать и резкий запах лизола. Я лежала, до пояса укрытая простыней и подключенная к какому-то непрерывно гудевшему аппарату. На мне была ночная сорочка, но я не помнила, когда надела ее.

— Где моя одежда? — спросила я у стоявшей рядом мамы.

— Ее сняли, когда ты была без сознания.

Тот факт, что незнакомые люди меня раздевали, беспокоил больше, чем потеря сознания. Я пыталась припомнить, какой на мне сегодня был бюстгальтер, и надеялась, что приличный, без растянутых резинок и дыр. Голова раскалывалась от боли, а мама не умолкала ни на минуту. Она рассказала, что я со всего маху дала по тормозам, чтобы не сбить девчонку на велике, и ударилась лбом о руль.

— Как она? — спросила я.

— В порядке, — ответила мама. — Бестолочь, но в полном порядке. Придет же такое в голову — кататься на велосипеде посреди проезжей части!

Позже обнаружилось, что не совсем в порядке я. На голове была огромная шишка и багрово-серый синяк во весь лоб. Врач сказал, что у меня, возможно, сотрясение, поэтому придется эту ночь провести в больнице.

Я не считала, что у меня сотрясение, и со мной была согласна дородная медсестра, которая проверила мое состояние после маминого ухода. Мне полегчало. К десятичасовому выпуску новостей головная боль почти прошла, и я уже устроилась на подушках, чтобы послушать об убийстве девочки, найденной в Баттери-Парке, как вдруг открылась дверь. Я думала, что пришла медсестра. Но, повернув голову, увидела длинные рыжие волосы и глаза с золотистыми крапинками.

— Вот это ушиб! — ахнула Ли.

Я снова занервничала. Оказывается, она, не будучи уверена в том, что я получила ее сообщение, заехала ко мне, но дома никого не оказалось. Соседка рассказала ей об аварии и о том, что меня увезли в больницу Кингс-Каунти. Лучше бы наша соседка держала рот на замке, потому что теперь Ли сидела на соседней кровати, улыбалась и болтала об УКЛА. А я не могла улыбнуться или ответить. Амулет-стрелка у нее на шее будил во мне воспоминания, не располагавшие к разговорам.

К тому же меня мучила совесть. Я ни разу не позвонила Ли со Дня святого Валентина. Ставила ей в вину свои отношения с Блейком и Дэлом, хотя она была совершенно ни при чем. И вот она сидит рядом, словно я вовсе не заслуживаю медали «Самая плохая подруга». Может, ей просто жаль меня, потому что она знает, что такое потерять любимого человека?

— Дяде Стэну сделали тройное шунтирование, — сообщила она. — В последнее время он себя совсем неважно чувствует.

«Вот и хорошо, — подумала я. — Я тоже неважно себя чувствовала, и все из-за него».

Похоже, Ли ждала, что я выражу сочувствие, но это было выше моих сил.

Она накрутила локон на палец.

— Рада, что все хорошо закончилось. Часто у таких аварий куда более тяжелые последствия. Кому как не мне это знать.

Она имела в виду М. Г. Мне хотелось спросить, думает ли она о нем, скучает ли, и сколько времени должно пройти, прежде чем полностью смиришься с потерей. Но вместо этого я сказала:

— Я тоже рада, что все хорошо закончилось.

Она кивнула:

— Послушай, Ари… Там внизу в машине ждет Блейк.

Мое сердце так и подпрыгнуло. Интересно, зарегистрировал ли это подключенный ко мне аппарат?

— С чего бы?

— Я рассказала ему об аварии, и он приехал проведать тебя. — Ли прикоснулась к амулету, и я не смогла оторвать он него взгляд. — Не знаю зачем… но он хочет встретиться с тобой. А ты?

Почему бы Ли не спросить чего попроще? К примеру: «Кто президент Соединенных Штатов?» Я ответила бы в два счета. А этот вопрос привел меня в замешательство. С одной стороны, из всех людей на свете я больше всего хотела увидеть Блейка, с другой стороны — он предал меня, а я — его. Зато он никогда бы не поступил так со своим отцом, особенно если тот болен. И какой смысл нам встречаться?

— Нет, — ответила я.

Мне нелегко далось это слово, хотя, на мой взгляд, это был лучший выбор.

— Уверена? — спросила Ли.

— Нет, — снова ответила я.

Она встала с кровати.

— Понимаю. Ну… ты, наверное, устала. Я пойду, а ты отдыхай. Будь осторожна, ладно?

Ли направилась было к двери, но я схватила ее за руку, на мгновение задержала ее ладонь в своей, с сожалением думая, что не стала ей хорошей подругой. Кажется, она услышала мои мысли.

— Ты тоже, Ли, — сказала я.

Она улыбнулась:

— Поправляйся, Ари.

Ли ушла без обещания позвонить в следующий свой приезд в Нью-Йорк. Наверное, мы обе понимали, что мне нужно полностью разорвать отношения со всеми членами семейства Эллис, если я собираюсь оставить их в прошлом.

Спустя несколько минут пришла медсестра узнать, как я себя чувствую. Я попыталась ответить, но голос надломился, и по щеке потекла слеза.

— Что случилось? — спросила она.

Я вытерла лицо.

— Один человек приходил меня проведать, но я не захотела с ним встречаться.

Она кивнула:

— В нашей больнице оказывают психологическую помощь. Не хочешь встретиться со специалистом?

Я не была уверена. О Блейке я не говорила ни с кем, хотя мне уже начало казаться, что это неправильно. «Не сдерживай эмоций», — учил врач, лечивший меня от мигрени. Давно нужно было прислушаться к его советам.

— Не сегодня, — ответила я. — Чуть позже.

Сотрясения у меня не обнаружили, а консультироваться с больничным специалистом по другим расстройствам я не захотела. Зато записалась на прием к психологу в клинику. В следующую пятницу я явилась туда с синяком на лбу на беседу с доктором Павелкой, женщиной за сорок с приятным славянским акцентом, в очках «кошачий глаз» и с помадой цвета пепто-бисмола на губах. В ее кабинете стоял удобный диван, на подоконнике — цветы. Мне она понравилась сразу, и я поделилась с ней своими тайнами. Например, рассказала о том, что держала закрытыми шторы, только бы не видеть фигурку святой Анны и пробивавшуюся сквозь раскисший снег весеннюю траву.

Сидя в огромном кресле, она кусала кончик карандаша.

— Как давно вы стали испытывать эти чувства? — спросила она.

Обдумывая ответ, я смотрела на лепнину на потолке. Потом вновь перевела взгляд на нее — пшеничные волосы, собранные и заколотые на макушке двумя палочками.