Брак - Диана Джонсон Страница 66

– Тогда поезжай ты, – умоляюще произнесла она. – Кто-то должен быть там.

К ее удивлению, Крей кивнул:

– Да, так будет лучше. Мы полетим туда вместе с Делией.

– Лично я ничему не удивляюсь, – заявила Делия. – По-моему, арест Габриеля с самого начала означал изменение планов. Кто-то боится, что он сделает признание. Вот они и начали действовать раньше, чем планировали.

Но больше она ничего не смогла объяснить, а Крей не стал настаивать. По-видимому, ему доставляли удовольствие самые необычные заявления Делии. Как и пророчества оракулов, их было опасно изучать слишком скрупулезно – в противном случае откроется их потаенный смысл, а сила исчезнет.

– Ты целыми днями торчишь у Креев, – упрекнула Тима Анна-Софи вчера, когда они на улице ждали такси после ужина у ее подруги. С приближением свадьбы подруги Анны-Софи смирились с тем, что отныне Тим станет непременным членом их круга, и начали наперебой приглашать его к себе. – Через несколько дней мы переезжаем, твоя мать возвращается. Ты себе представить не можешь, как много у нас хлопот, да еще надо заказать цветы. И мне самой приходится принимать все решения! Чем тебя так заворожили Креи? Ха, можешь не отвечать!

– Не они, а главным образом Габриель, – солгал Тим. – По-моему, это мы виноваты в том, что бедняга оказался в тюрьме, – точнее, я виноват. Я хотел бы чем-нибудь помочь ему, чтобы перестать себя винить.

– Тебе давно пора перевезти свои книги, это можешь сделать только ты. И расставить их на полках так, как ты хочешь.

– Да, в пресловутых книжных шкафах, – фыркнул Тим.

Но когда Тим взялся расставлять книги, его раздражение исчезло – он увлекся своим делом, перебирал книги, о которых забыл, книги, до которых у него никак не доходили руки. Зазвонил телефон. В трубке послышался голос Крея. Он предложил Тиму сопровождать его в поездке в Орегон, всего на три дня. Сержу Крею предстояло разыскать мать Клары, Лесу Шедбурну, художнику-постановщику, – найти подходящую натуру, а Делии – познакомить их всех с «альтернативными мыслителями» и другими параноиками, приверженцами «нью-эйдж» из антикварного магазина «Милый дом», а потом они вернутся в Париж. Крей пообещал по-прежнему платить Тиму – так, как он платил во время поиска покупателя панелей. К тому же он может в этой поездке состряпать свою очередную статью. Тим счел это заманчивым и охотно согласился бы принять предложение, но, представив себе, как на это отреагирует Анна-Софи, ужаснулся.

– Три дня! – воскликнула Анна-Софи. – Замечательно! Я успею купить на родине Делии что-нибудь истинно американское, она поможет мне. А еще, дорогой мой, мне не терпится своими глазами увидеть твою родину, пусть даже не Мичиган. А Орегон заметно отличается от Мичигана? – спросила она, потому что Тим часто рассказывал ей о различиях между штатами.

– Не слишком, – ответил Тим. – И тот и другой – северные штаты, с соснами и медведями. – Он не видел причин возражать невесте, хотя и не знал, на сколько пассажиров рассчитан самолет студии «Манди Бразерс». Он перезвонил Крею.

Эстелла пришла в восторг, узнав от дочери о неожиданной поездке на три дня в Орегон, в Америку, за неделю до свадьбы. Эта спонтанность, внезапность и импульсивность казались Эстелле признаком того, что и Анна-Софи не лишена авантюризма и стремления к свободе. Пожалуй, Тим все-таки благотворно влияет на нее. Но размышления о полете на маленьком частном самолете вызвали у Эстеллы материнскую тревогу.

– Хотела бы я знать, все ли американцы похожи на Тима? Интересно, носят ли они пиджаки и брюки разного цвета и теннисные туфли в городе? – радостно щебетала Анна-Софи.

– Я очень рада вернуться домой, только судьба Габриеля меня беспокоит, – сказала Делия. – Все-таки здесь отвратительно… Нет, красиво, но многое внушает отвращение. К примеру, два человека живут в гигантском особняке, где хватило бы места двадцати, все вокруг богаты, едят вредные продукты вроде масла и сливок, нанимают слуг, заставляют чернокожих или алжирцев подметать улицы – а Америки как будто не существует! Никто ничего не знает об Америке, а меньше всех – американцы, живущие здесь. Они забыли, каково живется на родине, где люди голодны и злы, где вся страна содрогается, как вулкан, и вскоре треснет, как кожура печеной картофелины. Хорошо, что Крей хочет открыть людям глаза. Он все понимает, как никто из американцев, с которыми я здесь познакомилась. А про французов и говорить нечего! – Эти выводы она перечисляла с жизнерадостным, нетерпеливым, почти сияющим лицом.

– Недовольство креационистов [48]в Канзасе, многоженцев – в Юте, вылазки полицейских-убийц и солдат удачи в Монтане, сумасшедшие в Техасе, – скороговоркой подсказал Крей, словно ободряя способную ученицу.

– Вопреки собственным заверениям полицейские использовали горючий газ. Они намеревались сжечь этих людей живьем! – вскричала Делия.

– Да и у французов хватает проблем – «Национальный фронт», «бритоголовые»… – добавил Серж.

– Да, но я имею в виду совсем другое. Речь не о расистах или шовинистах, – возразила Делия. – Среди моих знакомых таких нет. Конечно, они существуют, но к нам не имеют никакого отношения. А правительству все равно. Оно ненавидит всех. Ему нет разницы, кого убивать – расистов или приверженцев религии…

И они оба продолжили яростно обличать виновных. Слушающей их Кларе стало стыдно за то, что она думала только об истреблении оленей. Ограниченность ее негодования вызвала у нее чувство неловкости. И все-таки необходимо бороться с любым злом, какое видишь. А Клара никогда не была свидетельницей насилия над человеком. Если не считать случая возле почтамта.

– Я сказала бы, что вы отвратительны, если бы это не звучало слишком грубо, – отвратительны потому, что купаетесь в роскоши и ничего не отдаете взамен, – заключила Делия, обернувшись к Кларе.

Несомненно, так оно и было. Кларе вспомнился один случай в метро. На стене, переходящей в сводчатый потолок, висел гигантский плакат фонда помощи странам Африки. Два снимка улыбающейся негритянки лет семнадцати. На первом снимке она была истощенной, ее зубы в бескровных деснах казались громадными, взгляд водянистых глаз – болезненным. А после «100 франков, пожертвованных вами», та же девушка становилась заметно упитаннее, уже не показывала десны и излучала здоровье. Клару поразило то, что на обоих снимках девушка улыбалась. Даже голодая, она оставалась человеческим существом и надеялась, что ее жизнь изменится к лучшему. Может, она думала, что после этой фотографии в ее жизни и вправду многое изменится, и оказалась права – ее кормили и лечили, чтобы сделать второй снимок.

Клара недолюбливала фотографов, особенно тех, кто останавливается, чтобы снять умирающего ребенка или дрожащую в агонии антилопу, но даже не пытается спасти ее или отвезти ребенка в больницу, твердя, что всех все равно не спасешь. Клара знала, что фотограф вряд ли дал бы той девушке сотню франков.