И телом, и душой - Екатерина Владимирова Страница 67

Грозное, предупреждающее, почти злобное. Произнесенное сквозь зубы, на выдохе, жестко.

Сомнений не было, просто не могло быть.

Максим Колесников, собственной персоной.

Андрей понял бы это и по тому, как встрепенулась, вздрогнула, напряглась Лена, мгновенно отдернув свою ладонь от его руки и отойдя от него на несколько шагов назад.

Подняла на подошедшего взгляд, полный… чего-то странного, смешанного, непонятного.

Стиснула бокал в руке, сглотнула.

Такие мелочи, почти незаметные, едва уловимые, но такие отчетливые для Андрея.

Он устремил взгляд на подошедшего к ним мужчину.

Высокий, статный, волевой, жесткий, принципиальный…

А в глазах пылает синий огонь, вырисовывая черные блики искорками негодования и предупреждения.

«Она моя. И я ее никому не отдам!»

И Андрей понял, что с таким соперником бороться бесполезно. Проигравшим неминуемо станет он сам.

Хмурое утро

С холодным дождём.

Горько вдвоём.

Ника Турбина

Пасмурное утро, противное.

Свинцовые серые тучи сгустились над городом, укрывая его, словно саваном, и не пропуская тусклый солнечный свет, стремящийся озолотить верхушки старых елей, сосен и дубов своим сиянием. Накрапывал мелкий моросящий дождь, колкий и гадкий, острыми иголочками бьющий в лицо и скользкими влажными струйками стекающий по бледной коже, вызывая дрожь во всем теле.

Лена вздрогнула, почувствовав охвативший ее озноб, но, словно не обратив на него внимания и плотнее закутавшись в пальто, склонилась над могилой и опустила голову вниз.

Холодный северный ветер развевал выбивавшиеся из-под берета светлые волосы, и они лезли в глаза, в которых застыли слезы. Смахивая слезы замерзшими пальцами, не облаченными в перчатки, девушка закрыла глаза и глубоко вздохнула затхлый запах кладбища, перемешанный с запахом хвои и земли.

Здесь всегда становилось легче, несмотря на то, что слезы всегда против воли стекали по щекам. Сердце билось спокойнее и глуше, дышать было легче и глубже, какое-то блаженное умиротворение и спокойствие окутывали своим теплом, словно щупальцами, и руки не дрожали так сильно.

Лена посмотрела на застывшую на гранитном камне старую, уже пожелтевшую фотографию, и ощутила подступивший к горлу толстый густой комок, сглотнув который, почувствовала боль.

Бабушка… Дорогая, любимая, родная, самый близкий человек на всем земном шаре!

Умерла. Восемь лет назад. Именно в тот момент, когда ее внучке больше всего нужна была ее помощь, поддержка и совет. Именно тогда, когда Лене так хотелось почувствовать ее тепло и яркий свет, сияющий в груди, услышать нежный, ласковый, чуть хрипловатый голос, увидеть морщинистое лицо и потускневшие со временем голубые глаза, ощутить себя нужной кому-то.

Именно тогда, когда Лене так важно быть знать, что она не одна в этом мире, бабушка покинула ее.

Как она скучала по ней! Как молилась восемь лет назад, чтобы она выжила, когда та заболела и слегла в больницу без надежды на скорое выздоровление! Как надеялась, как ждала чуда! Как верила в то, что она не покинет ее в трудный момент, ведь никогда не покидала. Всегда обещала, что будет рядом, что поможет советом, что не уйдет и не оставит ее. Не обманула, — ошиблась.

Если бы тогда восемь лет, она была рядом, возможно, не было бы этих девяти лет ада и кошмара, не было бы раздирающего грудь чувства вины и ответственности за содеянное, не было бы острого комка в горле, слез по ночам, боли в сердце и давящих на грудь сожаления, обиды и горечи.

Она бы не допустила, она бы подсказала, как правильно, она бы не позволила случиться кошмару.

Лена ощутила, что слезы скользнули из глаз и заструились по щекам, проникая в рот и попадая на язык.

Восемь лет без нее. Она их пережила. Вытерпела и выстрадала право на завтрашний день.

Жаль только, что на то, чтобы осознать, как правильно, ей потребовалось много лет боли и обиды. Ей нужно было самой пережить свою боль, чтобы понять свою ошибку и не повторить ее.

Лена шмыгнула носом, дрожащими пальцами смахнула с лица слезы и уставилась на бабушкин портрет.

Только почему-то вместо такой родной приветливой улыбки перед глазами всплыло жесткое лицо с плотно сжатыми губами, сведенными бровями и волевым подбородком. Синие глаза с горящими внутри искорками укора сощурились и смотрят на нее, не отрываясь, словно наблюдают за ней. А острый орлиный взгляд словно предупреждает, словно уведомляет, словно говорит, что ей нигде от него не скрыться.

Лена приподняла уголки губ в горькой усмешке.

Она бы никуда не смогла уйти, даже если бы у нее и было подобное желание. Ей некуда было идти.

А вот Максим… Максим мог позволить себе многое, тогда как у нее прав не было. Она не додумалась за эти годы потребовать от него прав. Она упустила тот момент их отношений, когда нужно было настоять, заставить, отстоять свою позицию и высказать свои интересы.

А теперь оставалось пенять лишь на себя, сетуя на то, что она лишилась того, о чем сама не попросила, чего когда-то не потребовала. Она не могла теперь сделать тот шаг вперед, который увел бы ее в прошлое.

Прошлое нужно было перечеркнуть, перевернуть протертую с годами страницу и начать жить сначала.

Научиться мечтать, надеяться, верить в чудо. Нужно было заявить о том, что и у нее тоже есть права.

А Максиму никогда не нужно было много. Ему нужно было ровно столько, сколько он мог бы снести.

Золотая медаль в школе, красный диплом в институте, собственный бизнес, реализация мечты и успех.

Он всего этого достиг. Потому что всегда достигал поставленной цели.

С некоторых пор ему нужна была она.

И в тот вечер встречи с партнерами Лена отчетливо поняла, словно сквозь приподнятую вуаль увидела, осознала, что Максим никому ее не отдаст. Будь то друг, просто знакомый или случайный встречный.

Не отдаст, и заявил об этом напрямую. Не словами — взглядом, жестом, касанием.

Она не понимала подобной позиции по отношению к себе. Она никогда не давала повода в себе усомниться, даже если бы у нее и было желание уйти…

Лена покачала головой и закрыла глаза.

Боже, если и нужно было уходить, следовало сделать это еще девять лет назад. Тогда, когда они еще не ступили на роковую дорогу, ведущую в никуда.

Ей нужно было найти в себе силы и уйти от него.

Ему нужно было смирить свою гордость и отпустить ее.

А сейчас… сейчас было слишком поздно.

Слишком поздно что-то решать, что-то менять, что-то осознавать и понимать. Потому что привычка — вторая натура, и очень сложно исправить то, что было заложено в тебя годами, и искоренить это в один миг. Она привыкла жить рядом с ним и быть его женщиной во всех смыслах этого слова.