Последнее лето в Аркадии - Дайрдре Парселл Страница 67

— Прошу, папа, — почти всхлипнула я, — не надо так говорить. Мне не нравятся твои слова.

— Тереза, я написал завещание, потому что каждый человек в моем возрасте обязан об этом побеспокоиться. Нужно смотреть на жизнь практично. — Тон отца окреп, став почти привычным для уха. — Я продал магазин, и деньги от его продажи тоже будут храниться у адвоката. Он знает, что делать.

— Ты продал магазин? — Непостижимо!

— А что, ты против? Ты хотела получить магазин?

— Нет, но дело не в этом. Папа…

— Да, малышка? — Он называл меня малышкой только в детстве.

— Ты же не собираешься умирать? Ты ведь не умрешь, папа?

— Мы все когда-нибудь умрем, Тереза. — Отец повозился на сиденье и оправил брюки, хотя они были из немнущегося материала. — У меня рак. Уже ничего не исправить. От лечения я отказался, какой в нем смысл? Боль, слабость, больницы, всеобщая жалость. Да еще и потеря волос! Нет уж, спасибо. — Отец всегда с трепетом относился к своим волосам. Они были по-прежнему густыми и волнистыми, хотя и совершенно поседели.

Мне казалось, что его голос доносится издалека, словно при телефонном разговоре с плохой связью. Всегда ненавидела эти моменты задержки и эхо собственных фраз. Так бывало, когда Джерри звонил из Австралии.

Вот и теперь страшное слово «рак» будто перенесло меня на другую сторону планеты, отодвинуло от отца так далеко, как только возможно. У меня даже слез не было, словно все внутри покрылось инеем.

— Рак? Какой именно рак?

— Какая разница? Рак простаты, если тебе необходимо это знать. — Наконец отец посмотрел мне в глаза. Его очки в титановой оправе, купленные по моей настойчивой просьбе в один из визитов в «Аркадию», коротко блеснули. Они странно выглядели на его простом, каком-то крестьянском лице. — Мне жаль, что я явился в твой дом с дурными вестями, Тереза. Ты не должна за меня волноваться. Я уже проделал все необходимые тесты и, как видишь, занялся формальностями. Не нужно опекать меня и пытаться облегчить мне жизнь. Слава Богу, у меня есть деньги на все необходимое.

— Но почему ты мне ничего не говорил, папочка? Ты должен был сказать. — Мне казалось, что мой голос резонирует у меня внутри, словно там было совершенно пусто. Теперь было ясно, почему отец отказался от фотографий Фредерика.

— А зачем? — Он посмотрел вслед двум рыбакам со снастями, которые прошли мимо машины. — Разве ты смогла бы отменить неизбежное?

Я с тяжелым сердцем смотрела на человека, который всегда был рядом на протяжении пятидесяти лет. Машины, набережная, траулеры в море — все это исчезло. Я словно снова вернулась в то время, когда папа пытался завязать мне, маленькой девочке, бантик на косе.

— У нас все получится, — говорил отец, пытаясь справиться непослушными пальцами с белой лентой. — Мама будет гордиться нами. Мы прекрасно справляемся, правда?

— Ой, папочка, ты дергаешь меня за волосы! Мне больно! Не тяни так сильно…

— Прости, малышка. Я еще не слишком хорошо управляюсь с бантами.

На нем был выходной синий костюм с белой сорочкой, которую специально выстирала и накрахмалила одна из соседок. Я была слишком мала, чтобы взять на себя обязанности по хозяйству, хотя уже научилась заваривать чай и готовить тосты и яйца всмятку. Я ужасно гордилась тем, что могу сама сделать завтрак, а затем выйти в магазин через смежную дверь и, как когда-то мама, прокричать:

— Иди есть, все готово!

Папа заходил в дом, вытирая руки о льняное полотенце.

— Вот это да! Какая ты у меня умница. Настоящая хозяйка!

Я не хотела ехать в больницу в тот день, когда мама была при смерти. Мне было страшно, потому что я уже видела, что сделала с ней болезнь. Иглы в руках, трубки, белые простыни… в те годы по телевизору не показывали сериал «Скорая помощь», поэтому настоящую больницу я увидела впервые.

Однако папа настоял на посещении.

— Ты уже совсем взрослая, Тереза. Мамочка хочет тебя повидать. Поэтому ты будешь улыбаться, поцелуешь ее и не станешь плакать, хорошо?

Это было невыносимо.

Отец устало потер переносицу, продолжая смотреть за окно. Начался мелкий дождь, и стекло покрылось брызгами.

— Сколько осталось?

Отец пожал плечами:

— Кто знает…

— Но ты же спрашивал у врача.

— Нет. Не спрашивал.

Почему-то я сразу в это поверила, хотя подобное безразличие к срокам меня потрясло. Впрочем, у отца были свои причины оставаться в неведении. Он всегда слепо доверял медицинскому персоналу, полиции, учителям и адвокатам. Услышав приговор из уст врача, он заранее настроился бы на определенный срок. А так у него оставался шанс протянуть дольше. Максимально долго, насколько позволит болезнь.

Но мне-то было необходимо знать! Знать, сколько в запасе времени.

— Мы еще поговорим об этом, папа, только не сейчас.

— Хорошо.

Я ожидала возражений. Чего-то вроде «мы уже все обсудили, Тереза». Тихое согласие отца было таким непривычным. Оно сигнализировало об одном: конец ближе, чем кажется. Мы словно перестали быть отцом и дочерью, учителем и ученицей, превратившись просто в двоих взрослых.

Отец что-то сказал, но я не расслышала.

— Что? Повтори, пожалуйста.

— Спрячь их, хорошо?

— Кого?

Он указал на конверт, который я положила на приборную доску. Я совершенно позабыла про деньги. Чтобы сделать отцу приятное, я убрала конверт в отделение для перчаток.

Заведя стартер, я медленно выехала и развернулась на узкой проезжей части с предельной осторожностью. Добравшись на минимальной скорости до перекрестка, притормозила на светофоре, словно автомат, покрутила головой по сторонам, избегая глядеть на отца, затем тронулась и влилась в транспортный поток.

Нас стремительно обогнал мотоциклист и скрылся за поворотом.

— Ай-ай-ай, — произнес папа. — И куда только смотрит полиция? Однажды этот малец сломает себе шею, если будет так носиться…

— Ответь на один вопрос, — перебила я. — Ты согласишься переехать к нам?

Тишина была мне ответом.

— Папа, ты слышал? — Я глянула в его сторону.

— Посмотрим, — хмыкнул отец и недовольно поджал губы. Слава Богу, к нему возвращались привычные манеры.

Когда мы добрались до «Аркадии», он сразу пошел в свою комнату, чтобы немного отдохнуть. Я почти ничего не ощущала. Думаю, природой устроено так, что после сильного шока мы на время лишаемся чувств, дабы за этот благословенный промежуток времени мозг успел адаптироваться к ситуации.

Я тоже решила подняться к себе, чтобы принять душ и сменить наконец одежду, но меня остановили какие-то тихие попискивания из кухни. Войдя туда, я увидела, что Фредерик и Том сидят на полу, почти соприкасаясь головами. Они что-то разглядывали и были так увлечены процессом, что не заметили моего появления.