Непристойная страсть - Колин Маккалоу Страница 67

– Нет, – печально ответила она. – Во всем виновата я. И никто больше.

В дверь постучался Майкл.

– Чай готов, сестренка.

Она тут же забыла, куда мог повести дальнейший разговор с Нейлом, и посмотрела поверх его плеча на Майкла.

– Вы не зайдете на минутку? Мне бы хотелось сказать вам два слова. Нейл, придется вам принять огонь на себя. Я скоро приду, но вы пока расскажите про эту новость всем остальным.

Майкл закрыл за Нейлом дверь. На лице его она заметила смешанное выражение подавленности, страха, неловкости и каких-то опасений. Как будто он предпочел бы сейчас находиться где угодно, только не здесь, лицом к лицу с ней, напротив ее – ее! – стола.

И в этом она была права; он действительно хотел бы сейчас находиться в любом другом месте, но те чувства, которые она прочитала сейчас на его лице, относились к нему самому, и никоим образом не к ней. И в то же время все было связано с ней, целиком и полностью. Майкл с ужасом думал, что не выдержит и потеряет самообладание, не справится с острым желанием выложить перед ней все, объяснить, почему он должен причинять ей боль; но это значило бы открыть ту дверь, которая должна быть заперта навсегда. Все ушло, а может быть, ничего и не было, и уж во всяком случае, ничего не может быть. Между ними пропасть. Смятение во много раз более сильное, чем он когда-либо испытывал, терзало его, пока он стоял перед ней и так горячо желал, чтобы все было по-другому, и в то же время знал, что по-другому ничего быть не может. Майкл сожалел и мучился, что она не знает, внутренне соглашаясь, что нельзя позволить ей узнать, боролся с самим собой и с желанием сделать так, как хотел он. Знал, что то, чего хочет она, не сделает ее счастливой. И все больше понимал, глядя ей в лицо, что причиняет ей жестокую боль.

Какая-то часть этих мыслей не могла не отразиться на его лице, пока он стоял перед ней и ждал.

И в тот же момент в ней как будто что-то взорвалось, огонь уязвленной гордости и боли сжигал все дотла на своем пути, не оставляя позади себя ни мыслей, ни чувств.

– Ради бога, да перестаньте вы на меня так смотреть, черт побери! – Голос ее сорвался на крик. – Что, вы думаете, я собираюсь тут с вами делать, бросаться на колени и умолять повторить еще раз тот спектакль? Да я скорее умру! Умру, слышите, вы? Умру!

Он весь передернулся, побелел, крепко сжал губы и продолжал молчать.

– Уверяю вас, сержант Уилсон, что никаких мыслей о личных взаимоотношениях с вами нет и в помине в моей голове! – яростно продолжала она, чувствуя себя синицей, которая хотела поджечь море. – Я позвала вас сюда, чтобы сообщить: дело закончено. Заключение: самоубийство. Все мы, и вы в том числе, оправданы. Так что теперь вы, может быть, наконец прекратите щеголять своими самоистязаниями. Это неприятно видеть. Все, я закончила.

Ему ни разу не пришло в голову, что большая доля ее обиды приходится на то, что она воспринимала как его отказ продолжать отношения с ней. Он был в ужасе, оттого что происходит, и пытался поставить себя на ее место, ощутить, каково ей чувствовать себя отвергнутой, понять эти глубоко личные эмоции, целиком связанные с ее женской природой. Возможно, если бы он выше оценивал себя, то мог бы быстрее и лучше понять ее. Но ее реакция оставалась для него непостижимой: не в его силах было проникнуть в то истолкование всего происходящего, которое для нее было совершенно естественным. Он был чуток, беспокоился о ней. Но мысли его после смерти Льюса сосредоточились на вещах совсем иных, чем личные аспекты того, что произошло в ее комнате. Слишком много других соображений мучило его, слишком многое надо было решить – и он забыл остановиться и посмотреть, как выглядит в ее глазах. А сейчас было слишком поздно.

Он казался больным, сраженным навалившимся несчастьем, странно беззащитным. И все же, как всегда, он был самим собой.

– Спасибо, – сказал он без всякой иронии.

– И не смотрите на меня так!

– Прошу меня извинить, – сказал он. – Я совсем не буду смотреть.

Она перевела взгляд на бумаги, разбросанные на столе.

– Это я прошу меня извинить, сержант, поверьте, – закончила она с холодной решимостью.

Бумаги могли быть с тем же успехом написаны на японском – так мало смысла она уловила, читая их. И вдруг поняла, что больше не вынесет этого. Она подняла глаза – казалось, душа ее рвалась наружу – и крик «Майкл!» был совсем не похож на то, что она говорила до того.

Но он уже ушел.

Опустошенная, измученная, разбитая, она несколько минут сидела, не в силах даже шевельнуться. Затем ее начало трясти, зубы застучали, и на минуту ей показалось, что она и в самом деле сходит с ума. Как позорно слаба она оказалась, как мало у нее выдержки и самообладания. Она никогда не подозревала, что в ней живет эта ужасная слепая потребность – причинять боль близкому человеку, не приходило в голову, что, преуспев в этом, она будет так невыносимо безутешна.

«Боже мой, – взмолилась она, – если это любовь, исцели меня! Исцели или дай мне умереть! Я не могу больше жить и так мучиться…»

Она подошла к двери, чтобы снять с крючка шляпу, потом вспомнила, что забыла переобуть туфли. Руки продолжали дрожать, и она провозилась со шнурками и гетрами дольше, чем обычно.

Нейл появился в дверях, когда она уже наклонилась, чтобы взять свою корзинку.

– Уже уходите? – спросил он, удивленный и разочарованный.

После многообещающего замечания, которое она сделала, перед тем как появился Майкл, он надеялся возобновить разговор с того места, на котором их прервали. Но и на этот раз, как всегда, приоритет был отдан Майклу.

– Я страшно устала, – пожаловалась она. – Как вы думаете, сможете вы обойтись в этот вечер без меня?

Ее слова прозвучали крайне обходительно, но ему достаточно было взглянуть ей в глаза, чтобы увидеть, как сильно обходительность напоминает отчаяние. И, забыв о себе, он подошел к ней, взял ее руку в свои и принялся растирать, как будто хотел влить в нее капельку тепла.

– Нет, моя дорогая сестра Лэнгтри, мы, скорее всего, не сможем, – сказал он, улыбаясь. – Но в порядке исключения мы обойдемся. Идите и спите спокойно.

Она улыбнулась ему, верному другу и товарищу стольких месяцев, задавая себе вопрос, куда же вдруг исчезла ее расцветающая любовь к нему? Почему появление Майкла так резко оборвало ее? Но – увы! – не было у нее ключа к логике любви, если только есть такой ключ и если существует логика.

– Вы всегда снимаете боль, – проговорила она.

Эта фраза принадлежала ему, он сказал ее еще давно, но теперь, услышав эти слова от нее, был потрясен до такой степени, что отдернул руки. Не время сейчас было говорить то, что он так давно хотел сказать.

Забрав у нее корзинку, Нейл проводил ее через коридор, как будто он был хозяин, а она – его гостья, и только когда они дошли до конца настила, он отдал ей ее вещи.