Неукротимая Сюзи - Луиза Башельери Страница 67

Служанка широко улыбнулась и переспросила:

– Отблагодарить?

Это слово, похоже, было для нее незнакомо. Сюзи, тоже улыбнувшись, сказала:

– Мне хотелось бы стать твоей подругой…

Кимба в ответ обхватила Сюзанну руками и прижала ее к своей груди.

Сюзи приложила указательный палец к губам, тем самым показывая, что все нужно держать в секрете.

– Не надо говорить твоему хозяину и его гостям о том, кто я на самом деле… – прошептала она.

Кимба в ответ лишь пристально посмотрела Сюзанне прямо в глаза и тоже приложила указательный палец к губам.

Сюзи не покидала своей комнаты в течение еще нескольких дней, однако все обитатели губернаторского дома узнали от служанки, что «белому господину» посчастливилось выжить.

В течение этих нескольких дней карантина Сюзи и Кимба откровенничали друг с другом: Кимба узнала от Сюзанны, что та переоделась в мужское платье ради того, чтобы получить возможность добраться из Франции в Луизиану, что у нее был муж, что этого мужа убили и она теперь разыскивает своего куда-то запропастившегося любовника. Она приехала в Луизиану, надеясь, что он находится именно здесь и она сумеет его разыскать. Сюзи же узнала от Кимбы, что ту захватили в Гвинее одновременно с Мо – парнем, за которого она должна была выйти замуж, – что обращались с ними как со скотиной и что их – вместе с сотнями земляков – заковали в цепи и посадили в трюм судна. Она узнала, что после прибытия этого судна в Луизиану Мо продали какому-то господину, который живет в Форт-Луи, находящемся в шести часах ходьбы от Нового Орлеана.

Когда шевалье де Лере решил, что он уже достаточно восстановил свои силы для того, чтобы снова появиться в обществе, он явился на ужин, порадовав тем самым господина де Бенвиля и проживающих в его доме ученых мужей. Все пришли к выводу, что шевалье снова неплохо выглядит, и стали поздравлять его с «воскресением».

– Я обязан своим выздоровлением вашей служанке, мсье, – заявил «воскресший», обращаясь к губернатору.

– Должен признаться, я никогда не сожалел о том, что ее купил, – ответил господин де Бенвиль. – Эта рабыня – образец послушания, благоразумного поведения и усердия.

– Так можно отозваться отнюдь не обо всех чернокожих, – сказал инженер. – Мужчины, которые под моим руководством осушают болото, – вспыльчивые и ленивые. Эти негры больше всего на свете любят отдыхать, причем наслаждаются они отдыхом совсем не так, как мы, – то есть они не пытаются найти отдых и удовольствия для души в приятной физической деятельности. В их понимании отдых заключается в том, чтобы вообще ничего не делать. Безделье всегда было главной страстью тех народов, которые живут в условиях жаркого климата… Приходится констатировать, что они понимают только один язык – язык кнута!

– Вы хотите сказать, мсье, что единственное, что эти люди получают за свою работу, – это удары кнутом?

– Черт возьми, шевалье, вы что, собираетесь затевать спор по поводу истинной природы негров? В «Черном кодексе» [106], составленном еще господином Кольбером [107], говорится, что владельцы чернокожих рабов должны относиться к ним не как к людям, а как к движимому имуществу, – не более того.

Господин Франке де Шавиль решил выступить на стороне шевалье. Он уже как-то раз высказывал свое мнение по этому поводу на борту «Грациозного». На этот раз его высказывание было саркастическим:

– Ну, если они являются всего лишь движимым имуществом, то тогда мне непонятно, почему некоторые владельцы чернокожих рабынь умудряются так обращаться с этим имуществом, что оно рожает от них детей…

Разговор грозил перейти в ожесточенный спор. Господин де Бенвиль, решив этому воспрепятствовать, предложил всем присутствующим выпить сначала по поводу благополучного выздоровления шевалье де Лере, а затем – за исчезновение с лица земли таких гнусных тварей, как комары.

Сюзи снова принялась за исполнение своих обязанностей летописца. Она отныне взяла себе за правило никогда не писать от первого лица, и теперь ее заметки ограничивались лишь описанием местности, анализом выполняемых на ней работ и исключительно объективными комментариями относительно созидательной деятельности губернатора и тех, кто был вовлечен в реализуемые в Луизиане грандиозные проекты. Тем не менее она не преминула вкратце упомянуть о Кимбе и о проявленной ею доброте.

По вечерам, когда шевалье снимал мужскую одежду и снова становился Сюзанной, в его комнату приходила чернокожая рабыня. Эти две женщины стали настоящими подругами. Общение помогало обеим утешиться в своих горестях, связанных с утратой любимого человека. Как-то раз вечером Сюзи заявила:

– Я теперь думаю, что Томас Ракидель никогда не ступал на эту землю. Однако я не хочу уезжать отсюда, пока у меня не будет в этом абсолютной уверенности. Сегодня вечером я собираюсь пройтись по всем улицам города… Он не такой уж и большой для того, чтобы я не смогла осмотреть в нем все и найти того, кого я ищу… если он находится где-то тут.

– Не делай этого, ты подвергнешь риску свою жизнь!

Сюзи показала на шпагу, которую обычно носила с собой:

– Не думай, что я беззащитная!

– Я пойду с тобой! – заявила Кимба.

– Если господин де Бенвиль заметит твое отсутствие, тебя будут считать сбежавшей…

– Он ни о чем не узнает!

Когда стемнело, шевалье и чернокожая рабыня выскользнули двумя тенями из губернаторского дома.

Улицы молодого города были широкими, но темными и пользующимися дурной репутацией. По ним слонялись всевозможные горемыки и неудачники: бывшие жители Акадии, выселенные оттуда англичанами и приехавшие в Луизиану в надежде найти здесь себе какие-нибудь средства к существованию, индейцы, изгнанные со своих земель белыми поселенцами, матросы, оставшиеся без работы, беглые рабы… Все эти бедняги собирались кучками, иногда образуя довольно большую и агрессивно настроенную толпу. Чернокожая женщина и белый дворянин-француз сразу же привлекли всеобщее внимание, когда зашли в матросскую таверну, которая представляла собой всего лишь благоустроенную хижину и атмосфера в которой была уже довольно накаленной.

– Неграм сюда вход воспрещен! – воскликнул хозяин заведения – краснолицый пикардиец [108], высланный в Луизиану по постановлению суда.

Он погрозил вошедшим кулаком.

– Пока я еще не проткнул тебя своей шпагой, скажи мне, не заходил ли в твою конуру французский капитан по имени Ракидель! – выпалил шевалье, кладя ладонь на рукоять шпаги.