Студентка с обложки - Робин Хейзелвуд Страница 67

Я смотрю не в ту сторону и осознаю свою ошибку, только когда мне сигналят. Я отпрыгиваю назад. Он. Пожал. Мне. Руку. Как жаль, что Кейт уехала! Жаль, что я не уехала в турне с «Транквилл». Может, еще успею? Позвоню ей в гостиницу и сяду на поезд.

Машина снова сигналит. Длинный гудок. Потом еще один. Я оборачиваюсь: что за…

Это Кип! За рулем винтажного «мерседеса» с откидным верхом. Он тормозит прямо передо мной.

— Я решил, что еще вас недоснимал, мисс Вудс! — говорит он. Его глаз не видно за темными очками, но он усмехается. На четком контуре скулы — ямочка. На шее висит 35-миллиметровый фотоаппарат. Он хлопает по сиденью, обитому красной кожей. — Не желаете ли запрыгнуть?

Желаю.

Он фотографирует меня по всему городу, иногда у крупных достопримечательностей — Вестминстерский дворец, Королевская конная гвардия, парк Святого Иакова — места, которые я давно хочу посетить, но все никак не соберусь. Иногда в более неприметных местах: скамейка, телефонная будка, фонарный столб. На закате Кип снимает меня на мосту с видом на Темзу.

А потом солнце заходит, загораются фонари, и он отнимает камеру от лица.

— Вот, — говорит он, — и все.

Мои руки остаются где были: за спиной. Ветерок на балюстраде треплет волосы. Кип подходит ближе. Я слегка приподнимаю подбородок. Ну же. Поцелуй меня, прямо сейчас.

— Проголодалась?

Мы проходим пару кварталов до крошечного итальянского ресторана, из тех, где скатерти в красно-белую клеточку, на старых бутылках из-под кьянти плачут восковые свечи, а на стенах висят косы чеснока.

— Закажи что-нибудь хорошее, — приказывает Кип. — И не в модельных пропорциях.

— Нет-нет, мне еще надо сбросить пару фунтов, — возражаю я. — Я возьму салат.

— Ни в коем случае!

Кип заказывает две пасты и два тирамису. Я таю. Когда он подливает мне вина, я задаю вопрос, который мучил меня не одну неделю.

— Как ты меня нашел?

— Когда ты открыла рюкзак, чтобы заплатить, я увидел твое портфолио.

— Так ты еще был в магазине!

— В отделе поэзии семнадцатого века.

— Хитро!

Кип улыбается:

— А что, нет?

— Очень даже. — Внезапно я очень смущаюсь и опускаю глаза в тарелку. — Я думала, уже никогда не смогу тебя поблагодарить…

— О, Эмили, прости, что так долго тянул, — прерывает меня Кип. — Правда, последние две недели я был в Танзании на сафари.

— Сафари?

— Не на охоте. Такой сюжет съемок.

— А, тогда ладно!

Кип обвивает ногой мою ногу и притягивает меня ближе к столу. К себе.

— Африка… Была там когда-нибудь?

Я мечтательно вздыхаю.

— Нет, но очень хотелось бы.

За едой Кип рассказывает мне о кратере Нгоронгоро, о палатках, где они спали, о зверях, которых видели. О лагере ночью. О звездах.

— Так много звезд! Небо ими просто усыпано, они такие огромные и тяжелые, — говорит он. — Чувствуешь, как они на тебя давят, словно ты часть неба.

Ого. Я на секунду закрываю глаза и все это вижу.

— А я почти нигде не была…

Кип переплетает свои пальцы с моими. Подносит мою руку к губам.

— О, ты много где побываешь, Эмили Вудс! Ты красивая и умная, а это убийственное сочетание, — шепчет он. И легонько-легонько проводит языком вдоль каждой фаланги, увлажняя кожу между пальцами.

Изумруды, звезды, Кип покусывает мои пальцы… Я совсем ослепла от счастья. Когда приносят десерт, Кип кормит меня тирамису, часто прерываясь, чтобы смахнуть с моего лица волосы и провести пальцем по шее.

И вот мы на улице. Внутри у меня тепло и звонко. Сейчас. Вот сейчас. Сейчас он меня поцелует! Рука Кипа скользит к моей талии, и он притягивает меня к себе.

— Пошли посмотрим на львов!

Туман и ветер. Перед колонной лорда Нельсона на Трафальгарской площади, как и перед четырьмя бронзовыми львами вокруг, людей почти нет. Мы подходим к одному из львов. Кип отдает мне фотоаппарат.

Я смеюсь.

— Ой, нет! Не шути так!

В ответ Кип запрыгивает на постамент и протягивает мне руку.

— Ты с ума сошел! — кричу я.

— Присоединяйся!

Спина льва мокрая и скользкая. Кип берет льва за хвост, а я передвигаюсь на середину. Обхватив ногами брюхо льва, задираю лицо к небу.

Кип взял в руки фотоаппарат и смотрит на меня в видоискатель.

— Прекрасно!

Щелк.

Через несколько кадров я откидываюсь назад, упираясь головой в львиную гриву, сжимая ногами бока. Туман переходит в дождь, капли бьют меня по лицу, рукам, ногам, падают на одежду, пока она не прилипает ко мне, как вторая кожа.

— Великолепно! — Щелк. Щелк. — То, что надо!

Надо мной Кип, небо и звезды.

— Эмили — укротительница львов, — шепчет он, и мы целуемся.

Медвежья шкура гораздо мягче.

— И все-таки я не понимаю, — возмущаюсь я, — зачем столько шума вокруг потери девственности?

Сквозь слабый треск на международной телефонной линии я слышу, как Джордан прожевывает очередную ложку сухого завтрака.

— В смысле, в то время как настоящая веха — это оргазм? — спрашивает она без особой радости в голосе.

Кейт уехала на съемки, а мне просто необходимо с кем-то поговорить. Дожидаться утра в округе Колумбия — настоящая пытка. К несчастью Джордан, я позвонила ей в 7.50 утра. Субботы. И хочу поговорить об оргазмах.

Я не унимаюсь. Я топчусь в телефонной будке.

— Вот-вот! То есть да, мужчины кончают почти всегда, но разве мы, женщины, не должны уделять больше внимания своему первому оргазму с мужчиной? Оргазму… Своей оргазменности, — говорю я, пробуя на вкус новое словечко.

Джордан глотает, а потом вздыхает.

— Ладно, отставляя в сторону проблему беременности, оргазменность — это то, что ты приобретаешь, а не теряешь?

— Совершенно верно! Это нечто позитивное и гораздо ближе к правде! Я только что приобрела оргазменность! — объявляю я, причем не только Джордан: все лондонцы в округе замирают и наклоняют голову, словно услышали двенадцатичасовой свисток на обед. — Мне как будто открылся целый новый мир. Мир удовольствия, радости, удовольствия…

— Ты уже говорила: «удовольствия».

— …мир, где происходит только хорошее, снова и снова, каждый час!

— Боже, Эмма Ли, да сколько у тебя было оргазмов?