Цветок в пыли. Месть и закон - Владимир Яцкевич Страница 67

— Тпру, стой! — звонко закричала Басанти своей лошадке.

Та немедленно подчинилась молоденькой хозяйке и встала как вкопаная у каменной арки ворот, распахнутых настежь. Однако похвальная покорность вредила ее природному любопытству, и лошадка изо всех сил вытягивала шею, чтобы заглянуть внутрь двора, где наверняка нашлось бы для нее немало нового и интересного.

— Перед вами дом господина Тхакура. Вот мы и приехали, — важно сказала Басанти, явно стараясь привлечь внимание своих пассажиров к тому, как отлично она справляется с этой ответственной работой.

— Так быстро, — протянул Виру, с раздражением оглядывая усадьбу, некстати вставшую на пути маленького экипажика.

Вылезать ему совсем не хотелось, и он заерзал на месте, лихорадочно придумывая, как бы оттянуть расставание.

Но Джай, успевший вытащить затычки из ушей, не хотел подвергать себя опасности слушать их разговоры и решительно стащил друга на землю.

— Я же сказала, что мигом довезу, — улыбнулась обоим Басанти. — И потом, когда есть, о чем поговорить, не замечаешь расстояния.

«Ну, значит, она ни разу в жизни расстояний не замечала, потому что ей, уж точно, всегда есть, о чем поговорить», — проворчал про себя Джай, а вслух сказал только:

— С вами не соскучишься!

Она так весело рассмеялась в ответ, что он, почти против воли, широко заулыбался. Она не могла не нравиться, эта чудесная деревенская девушка, воплощение чистоты и здоровья.

Виру мялся, изобретая предлог задержать новую знакомую хоть на минуту. Но обычная предприимчивость покинула его еще на станции, и в голову ему теперь не приходили не только удачные мысли, но даже и неудачные. Все, на что он был теперь способен, это промямлить:

— Большое спасибо, Басанти!

— Ну, до свидания, — отозвалась она, и, сверкнув напоследок белоснежными зубками, взмахнула кнутиком: — Пошла!

Лошадка с неохотой отвела глаза от зеленой травки двора и пустилась в обратную дорогу, радуясь хотя бы тому, что тяжеленные парни решили остаться.

Виру, тяжело вздыхая, провожал коляску взглядом, пока она не скрылась за поворотом. Потом, будто очнувшись, хлопнул друга по плечу:

— Какая замечательная девушка!

— Главное, совсем не болтливая, — в тон ему ответил Джай, но Виру и не заметил иронии.

— Идем, а то ты уже готов побежать за нею. — Джай решительно повернул его лицом ко двору. — Мы сюда за другим приехали.

Виру встряхнул кудрявой головой, как бы отгоняя от себя то веселое, светлое настроение, которое принесла с собой Басанти, и, накинув на плечо ремень нетяжелой сумки, шагнул вслед за другом.

Едва ступив на посыпанную чистым гравием дорожку двора господина Тхакура, Джай вздрогнул. Идеально ухоженная лужайка, бархатной траве которой позавидовали бы лондонские садовники; сияющие каменные плиты, отполированные ногами нескольких поколений домочадцев, сам дом — все это слишком напоминало ему детство, поместье его деда. Воспоминание не было приятным, но задевало душу, что-то так глубоко спрятанное в ней, уцелевшее, даже когда он вычеркнул из своей памяти родню и несчастливые детские годы.

Дом был стар. Архитектура его — причудливое смешение классического английского стиля с традиционным индийским — представляла обычное явление для богатых брахманских усадеб прошлого века. Колонны и лепные украшения, деревянные жалюзи на окнах, просторные, протянувшиеся вдоль фасадов веранды, закрытые кружевным орнаментом железных решеток, светлая штукатурка стен — жилище господина Тхакура, такое ухоженное и сверкающее чистотой в лучах утреннего солнца, могло бы стать теплым и любимым домом для счастливой семьи, таким, каким так и не стал для него дом его деда. Джай не сомневался, что здесь, как и в той, дедовской, усадьбе, есть храмовая комната, где стоят статуэтки, а на стене висят литографии, изображающие богов, что наверняка за фасадом спрятан вымощенный мрамором уютный внутренний дворик, в котором так чудесно играть детям под присмотром занятой какой-нибудь домашней работой на соседней веранде матери. Вот только он почему-то не слышал здесь их голосов и беготни. Или дети этого дома так же молчаливы, каким был он — маленький тихий ребенок, чувствовавший, что ему лучше не попадаться на глаза деду?

Виру тоже засмотрелся на высокое светлое здание, погруженное в веселую зелень двора. Нет, в нем оно не пробуждало тревожащих воспоминаний, разве что об одном-двух удачных ограблениях подобных родовых гнезд. Но в это утро ему нравилось все — может статься, даже хор тюремных надзирателей не показался бы ему сегодня таким уж противным.

На крыльцо вышел седой старик небольшого роста и уставился на гостей из-под руки. Потом, очевидно, сообразив, кто эти молодые люди в городских костюмах, так уверенно шагающие по чужому двору, поспешил навстречу.

— Входите, пожалуйста, — он гостеприимно протянул руки в их сторону и поклонился.

Джаю показалось, что занавеска в одном из окон верхнего этажа чуть шевельнулась, а через минуту на лестнице, соединяющей два уровня дома, показалась высокая крепкая фигура, укутанная в серый плащ.

Инспектор Тхакур сделал несколько шагов по ступеням, но во двор не спустился. Абсолютно прямой, не согнутый временем, выбелившим его виски, он возвышался над двором, по которому шли два вырванных его волей из привычной им жизни человека. Внезапно Джая охватило острое чувство досады. Все-таки этому странному господину Тхакуру удалось заставить их делать то, что он хочет. Они здесь, покорные его желанию, приехали в глухомань ловить какого-то разбойника, о котором прежде ничего почти не слышали, только о крупной премии за его поимку.

С тех пор, как умерла его мать, Джай никогда не подчинялся чужой воле, самостоятельно решая, чем ему заниматься, а чем нет. Над ним никогда не было господина, и он заставит этого надменного Тхакура понять, что они с Виру ему не слуги. Наемные солдаты — допустим, но не более того. Пусть ему подчиняется этот тихий старик в дхоти, а от них ему не удастся получить ни одной услуги сверх того, на что они согласятся при заключении договора.

Джай поймал себя на том, что злится на Тхакура за поступки, которых тот еще не совершил. Джай не умел быть несправедливым к другим, и сейчас ясно отдавал себе отчет в Ктом, что его недовольство вызвано даже не самим инспектором, а всей атмосферой этого дома, в которой он боялся оказаться. Прошлое наступало на него по всей линии фронта, и даже во властных манерах и величественной осанке хозяина старинной усадьбы Джай видел угрозу. Однажды он убежал из такого дома, едва догорел погребальный костер его матери. Ему казалось — тогда и в последующие годы, — что это была его победа, что он доказал всем, кто лишил его своей любви по велению кастовых предрассудков, что он не нуждается в них, в их имени, в их богатстве. Так почему же теперь на него с такой силой нахлынуло былое — будто и не было той беды, преодоления враждебной и могущественной силы семьи, растоптавшей его мать и отравившей детство ребенку.