Гобелен - Карен Рэнни Страница 68

Персиваль промолчал. Он прекрасно понимал: гордость не позволит Алексу отправиться в Лондон, чтобы отыскать Лауру и поговорить с ней напрямую. Граф полагал, что Лаура могла найти себе мужчину и получше, — какой соперник из калеки? Она провела с мужем всего один год, а потом, когда опьянение чувствами прошло, поняла, что очень многим пожертвовала, согласившись на такой брак. Возможно, Лондон открыл ей глаза.

— Похоже, Элайн сказала правду, — проговорил Алекс охрипшим от волнения голосом.

— Прежде чем составить свое мнение, тебе надо еще кое-что увидеть, Алекс. Поверь мне, на это стоит посмотреть.

Настойчивость Персиваля сделала свое дело.

— Что же ты хочешь мне показать? Персиваль ответил не сразу.

— Прости меня, Алекс, но я хочу, чтобы ты проводил меня до Блейкмора. Там ты все увидишь собственными глазами. Не сердись, если отнимаю у тебя время.

Алекс с удивлением посмотрел на Персиваля. Тот загадочно улыбался. «Что за игру он затеял?» — подумал граф.

— Кажется, у меня вообще ничего не осталось, кроме времени, — пробормотал он. — Ни жены, ни ребенка, ни надежды.

Алекс последовал за Персивалем. Довольно долго оба молчали.

— Так где же она? — не выдержал наконец граф.

— В Лондоне, в своем доме, — ответил Персиваль. — Жить вместе с Элайн она не смогла. Если бы ты потрудился расспросить кого-нибудь из слуг, то избавил бы себя от напрасных подозрений.

Алекс нахмурился, однако промолчал.

Персиваль тоже отмалчивался до самого Блейкмора.

В Блейкморе они увидели детей. Многие из них сидели на траве, а Джейн что-то читала им. Некоторые пытались помочь садовнику, другие играли в мяч.

— Ты не замечаешь ничего особенного в этих детях? — спросил Персиваль.

Алекс с озадаченным видом покачал головой.

— Присмотрись, — посоветовал Персиваль.

Алекс по— прежнему не замечал ничего необычного. Персиваль улыбнулся малышу, сидевшему на ступенях, и поманил его к себе. Мальчик улыбнулся в ответ -радостно и открыто, и Алекс почувствовал, как что-то перевернулось в его душе.

— Вот этого зовут Дикси, — сказал Персиваль, убирая волосы со лба мальчика. — Ему всего два года. Столько же, сколько должно было исполниться твоему сыну. — Персиваль помахал рукой остальным малышам, и они тоже заулыбались.

— Мальчики все темноволосые, почти все темноглазые. Девочки же по большей части такие же огненно-рыжие, какой была Лаура в детстве. — Персиваль улыбнулся. — Не думаю, что она осознает, что делает. Даже Бевил скорее всего ничего не заметил. Она устроила приюты в нескольких домах, но в Блейкморе дети особенные.

Алекс молча смотрел на детей. Действительно, все мальчики были черноволосыми, так что на солнце волосы отливали синевой. И все дети были очень худыми, правда, у многих щеки уже успели порозоветь — видно, им неплохо жилось в Блейкморе.

— Доктор сказал, что у нее не будет больше детей, — тихо проговорил Персиваль. Алекс многое бы дал, чтобы он замолчал. Граф зажмурился и развернул коня, но все равно услышал: — Она считает себя виновной в гибели твоего сына, и долгое время ей вообще не хотелось жить.

Алекс ни разу не перебил Персиваля, пока тот рассказывал ему, как все произошло.

— И душа ее столь же изранена, как твоя плоть, Алекс, — закончил Персиваль. — Даже не знаю, сможешь ли ты до нее достучаться. Я никогда не видел, чтобы о ком-то горевали так, как о тебе горевала Лаура. Я не видел, чтобы смерть близкого затушила в человеке Божью искру, — она словно умерла душой.

Алекс молча смотрел на детей, игравших в саду.

— Думаю, она тоже надела маску, — продолжал Персиваль; его слова могли бы удивить Бевила, но племянница прекрасно бы его поняла. — Лаура очень изменилась. Стала совсем другой. Только недавно в ней произошли перемены к лучшему. Дети вернули блеск жизни ее глазам.

— Так почему же она не в Хеддоне? Или ты хочешь сказать, она не знает, что я, подобно Лазарю, воскрес из мертвых?! — воскликнул Алекс.

Персиваль с усмешкой проговорил:

— Когда Лаура была девочкой, я часто говорил ей о том, что не следует в тебя влюбляться. И знаешь, что она мне на это отвечала?

Алекс вопросительно взглянул на собеседника.

— Она сказала мне, что я ничего не понимаю. Я до сих пор слышу этот тоненький визгливый голосок. «Дядя Персиваль, — говорила она, — он мой. Он, может, сам этого еще не знает, но это так. Диксон Александр Уэстон всегда будет моим, покуда я не умру».

— Но это не объясняет ее действия, — судорожно сглотнув, пробормотал Алекс.

— И я помню, как она приходила к твоему памятнику. Она стояла, касаясь мрамора, словно в нем жила твоя душа. Я помню один такой день. С утра накрапывал дождь, и я стал уговаривать ее уйти в дом, но она не захотела. А потом сказала нечто очень странное. Лаура сказала: «Я убила бы себя, дядя Персиваль, если бы не думала, что Бог в наказание не подпустит меня к душе Алекса. Но быть может, я уже умерла». Ты знаешь, она никогда не плакала. Ни разу. Держала скорбь в себе, будто боялась, что стоит появиться од ной слезинке — и тогда поток горя не остановить, он смоет все плотины.

— И все равно это не ответ, — проговорил Алекс, проклиная дрожь в голосе, выдававшую его волнение.

— Ты хочешь знать правду? Она в словах самой Лауры. Она сказала, что будет любить тебя до самой смерти, и в каком-то смысле она умерла вместе с тобой.

Граф стиснул зубы; он держался из последних сил.

— Ты хочешь сказать, что это все, что между нами ничего не осталось?

— Я этого не говорил, Алекс. Я лишь хочу сказать: для того, чтобы наладить жизнь с ней, тебе придется проявить больше терпения, больше сочувствия и больше сострадания, чем ты можешь представить. Если ты позволишь мне высказать мое мнение по поводу того, что происходит с Лаурой, то знай: она боится, Алекс, отчаянно боится. Она столько отдала-и все потеряла. Чего ты от нее ждал? Что она будет счастлива, дожидаясь твоего возвращения? Она всего лишь женщина, со своими достоинствами и недостатками. Она бывает права, бывает, что и ошибается. Конечно, Алекс, ты страдал, но поверь: пока ты сражался с французами, Лаура вела свою собственную битву. Когда ты находился в плену, она тоже была в плену. Но тебя ад лишь окружал, а Лаура носила ад в душе.

— Господи, так что же мне делать?!

— Люби ее. Верь в свою любовь. Эта вера поддержит тебя. Иначе нельзя. — Персиваль улыбнулся грустной улыбкой человека, знакомого с одиночеством не понаслышке.

Алекс развернул коня и поехал в Хедцон-Холл. Ему было над чем подумать.

Какое— то время Персиваль смотрел ему вслед. Затем, снова улыбнувшись, медленно поехал следом за графом.