Влюбленная герцогиня - Элоиза Джеймс Страница 68

Уоппинг посмотрел на нее, и, кажется, что-то в ее глазах встревожило его больше, чем угроза во взгляде Кэма. Он вскочил на ноги и попятился:

— Я искал посмертный дар моей матери. Не надо так волноваться. Я лишь удостоверился, что у вас нет статуэтки…

— «Афродита»? — спросил Кэм.

Уоппинг повернул голову и взглянул на него:

— Она у вас?

— Нет, у Джины. Когда вы обыскивали ее комнату, статуэтка лежала под креслом.

— Почему вы не обратились ко мне? Почему не представились, вместо того чтобы шнырять вокруг и притворяться, что преподаете мне историю.

Уоппинг казался оскорбленным в лучших чувствах:

— Я не притворялся, что учу вас. К вашему сведению, вы получили действительно первоклассное образование в сфере политики Макиавелли. Если бы вы проявляли усердие в чтении, вы бы знали почти столько же, сколько и я!

Кэм отступил к стене и подавил смешок. Брат и сестра глядели друг на друга через стол. Он — небольшого роста, она — высокая. У нее волосы цвета заката, у него — коричневой белки. Она — необычайно красивая, он — просто необычный. Однако их фамильное сходство не вызывало сомнений. Кэм подумал, что гордость и выдающееся мастерство были характерными чертами этой семьи.

Джина кусала губу.

— Зачем вам «Афродита»? — спросила она. — Кэм говорит, что статуэтка не слишком ценная.

— Сама фигурка, возможно, и не стоит больших денег, — согласился Уоппинг. — Хотя ее автор Франц Фаберже заслужил прекрасную репутацию в Париже своими предметами искусства с тайниками.

— Тайники! — воскликнул Кэм. — Ну конечно же!

— Значит, вы хотели то, что находилось внутри статуэтки? Драгоценные камни? — процедила Джина.

Казалось, Уоппинга не тронула ее резкость.

— В общем-то точно не знаю, что там внутри. Я видел свою… нашу мать только один раз, на смертном одре. И она сказала мне, что самое дорогое, что у нее есть, находится внутри «Афродиты» и что она посылает ее вам.

— Не очень-то хорошо с ее стороны. Он пожал плечами:

— Другого от нее и не ожидал. Тем не менее я отчаянно нуждался в средствах для завершения исследований. К счастью, за последний год я добился значительных успехов, пока давал вам частные уроки.

— И вы надеялись, что мать оставит вам наследство, — сказал Кэм.

— А что здесь необычного? Она была моей матерью и, похоже, не тратила особых усилий на мое воспитание.

— И вы… мой единоутробный брат? — спросила Джина.

— Мы уже признали сей выдающийся факт, — заметил Уоппинг.

— Можете забрать «Афродиту». Мне она не нужна.

— Я не хочу статуэтку, — с долей нетерпения сказал он.

— Можете забрать то, что внутри.

— Хорошо. В таком случае вы не будете возражать, если я вернусь к своей работе? Мне потребуется минимум час на завершение этой главы. Предлагаю встретиться завтра днем и вместе открыть «Афродиту».

Кэм подошел к жене и взял ее за руку. Джина выглядела настолько пораженной, что могла превратиться в камень.

— Увидимся завтра, Уоппинг, — бросил через плечо герцог.

Но тот уже ничего, казалось, не слышал. Он склонился над столом, аккуратно заменяя испорченный текст чистым листом.

Когда Кэм втащил жену в свою комнату, она даже не протестовала.

— Не могу поверить, что он мой брат, — прошептала Джина, прислонясь к двери.

— Он и в самом деле, очень похож на тебя.

— Я не похожа на него, — воскликнула она.

— Эта ваша экспрессия, — самодовольно заметил Кэм.

— Что ты имеешь в виду?

— Оба любите управлять. Оба совершенно уверены, что все делаете правильно, — усмехнулся ее муж.

— Ничего общего. Я отдам ему драгоценности из проклятой статуэтки, и на этом наши отношения закончатся.

Кэм сочувственно взглянул на жену:

— Я знаю, что ты потрясена, Джина. Но это не конец. Он твой брат. А я сомневаюсь, что внутри «Афродиты» много, драгоценностей. Нетрудно заметить, что статуэтка полая внутри, но вряд ли она начинена изумрудами.

— А что еще это может быть? По словам графини Линьи, «Афродита» содержит все самое драгоценное, что у нее было.

— Интересно, почему она дала ее тебе, а не ему?

— Должно быть, он смотрел на нее с таким же чувством превосходства, — ответила Джина. — Я бы тоже ничего ему не оставила. Видимо, его отец был напыщенно скучен. Мне надо подумать, что с ним делать. Если я…

— Мы должны подумать, — сказал Кэм.

— Конечно, — бездумно согласилась она. — Возможно, если бы я спросила…

— Джина!

— Что? — Она глубоко задумалась.

— Ничего, — вздохнул он.

— Придумала! Несколько лет назад я открыла больницу в Оксфорде и встретила там добрейшего человека. Кажется, он был главой христианской церкви.

— Томас Брэдфеллоу?

— Да, это он. Я напишу ему и попрошу позаботиться о моем брате. Надеюсь, он помнит меня, — прибавила она с сомнением.

— Зато он помнит меня.

— Почему?

— Потому что я заменил крылатого Меркурия во дворе церкви на статую Брэдфеллоу. Кстати, из одежды на ней был только парик, — сообщил Кэм.

— О! — Джина хихикнула. — А мистер Брэдфеллоу… тогда он был столь же значительный, как и сейчас?

— Понятия не имею. Но в статуе он великолепен. Правда, он временно отчислил меня из университета, но я слышал, что он установил статую в личном саду. И когда я приехал следующей осенью, Брэдфеллоу вел себя так, будто ничего не случилось.

— Так я напишу…

— Я сам напишу, Джина.

— Хорошо. Будет замечательно, если это сделаешь ты.

— Как только мы снова поженимся, Уоппинг станет моим шурином. Я не слишком уж неумелый руководитель, знаешь ли.

— В таком случае, ваша светлость, не могу ли я попросить вас о помощи? — улыбнулась она. — Не закончить ли нам завтра работу над письмами Бикдфидла?

Кэм подошел к жене так близко, что она потеряла самообладание.

— Меня вполне можно уговорить.

Джина провела языком по губам.

— Уговорить? И как же, милорд?

— Проклятие, Джина! Я собираюсь изгнать тебя из своей комнаты, иначе я снова овладею тобой прямо здесь. — Глаза у нее расширились. — Прямо напротив двери!

Герцог принял ее молчание за согласие.

Едва Эсма собиралась покинуть бальный зал, как мужская рука удержала ее за локоть.