Лабиринты судьбы - Марина Преображенская Страница 69

— Волчонок, — шепнула я.

Он отрицательно покачал головой, взял мою руку, поцеловал ее и медленно произнес:

— Нет, к сожалению. Старый, истерзанный волк… — Затем он поднялся и решительно повторил: — Идем, Андрон.

Бутылка шампанского опустела, и больше ничто не задерживало Андроника в моей квартире. Он нехотя поднялся и, размышляя вслух, направился к двери.

— Вот чем мне нравится мое имя, так это его многовариантностью. Всякий раз его можно наполнить отличным содержанием… «Хопер инвест» — отличная компания. От других. — Он криво улыбнулся. — Ну, сестренка, до завтра.

Как же быстро я стала называть эту квартирку своей! Я уже не могла себе представить, как совсем недавно кормила клоповье племя своей кровушкой в убогой общежитской комнатке.

Перед самым Новым годом я съездила в гости к Антону, прикупив по дороге в только что выросших разномастных коммерческих торговых палатках всякой всячины к чаю. Антон знал о моем приезде и, по всей видимости, готовился к этому. Он вымыл полы, тщательнейшим образом заправил койки и протер пыль, даже туалет с ванной довел до невозможной в другое время чистоты. Но все равно, несмотря на все его старания, вся эта убогость, в контрасте с моей квартиркой, не говоря уж о Лешиных апартаментах, сильно давила мне на психику.

Мы вырвались из затхлых стен общежития и долго бродили по Сокольникам, которые я успела полюбить всей душой. Тогда я привела Антошку к себе и напоила горячим шоколадом. С тайной завистью и сожалением, идущим откуда-то изнутри, он смотрел на стены моей квартирки.

— Каждому свое… — буркнул он и больше не проронил ни слова.

Он задержался у меня недолго, пообещав напоследок, что непременно придет в гости. Он сказал это так, что я поняла: в эту квартиру, где он чувствует себя униженным и бессильным, он сможет прийти только в случае экстремальной необходимости.

Андроник и Леша ушли, а я, погасив свет, нырнула под одеяло. Часы отстукивали уже четверть четвертого утра, мне очень хотелось спать, но, стоило коснуться головой подушки, как сон моментально улетучился.

Мне вспомнился теплый вечер на редкость удачного московского бабьего лета. Антошка… Его смешной чубчик и нежный взгляд… Мы идем с ним как раз по этому парку, который сейчас так близок от моего жилья и поэтому привычен в своей доступной обыденности. А тогда я гуляла по Сокольникам впервые, смотрела в отблескивающие солнечными зайчиками окна и завидовала всем живущим в этих квартирах.

Мне казалось, что всякий, кто имеет счастье здесь жить: приходить домой, включать телевизор, есть бутерброды с колбасой или икру с ананасами, пить чай, смеяться, плакать, спать — в общем, просто жить, всякий, кто имеет эту возможность, должен пребывать на вершине блаженства только потому, что у него есть Свой Дом.

Мне было печально от осознания своей неустроенности, и я шла, почти не обращая внимания на своего новоиспеченного воздыхателя.

А Антошка, такой юный и робкий, едва касался моей руки и смотрел на меня с немым и глубоким обожанием.

Мы подошли к эстраде, на которой в сопровождении трио гитаристов пел романсы солист Московской филармонии, не помню его фамилии. Все места на скамейках были заняты, мы остановились позади столпившихся у самого входа людей, увлеченно слушающих пение. Антошка взял меня за плечи и повел, осторожно продвигая сквозь толпу. Я опустила руку, и моя рука, прижатая к его телу, случайно угодила в низ живота.

Сначала я не обратила на это внимания, но, когда он начал плавно покачивать тазом, я ощутила напряжение его пальцев на своем плече и замерла. Осторожно оглянулась вокруг, но никто не обращал на нас внимания. Люди смотрели на сцену, тихо обменивались мнением относительно выступления солиста филармонии и бурно аплодировали, когда тот высоким фальцетом выводил особенно задушевные места.

Я повернулась к Антону лицом, и мы медленно стали выбираться из толпы.

Антошка хотел меня. Не знаю, какие еще чувства испытывал он ко мне, но то, что он желал обладать моим телом, так и сквозило в его взгляде, наполняя его ауру энергетикой страсти.

Дальше мы шли, тесно прижавшись друг к другу. Он то и дело проводил ладонью по моей талии и словно ненароком касался то ягодиц, то груди. Видя, что я не проявляю особого сопротивления, он осмелел и в тихом закуточке, неподалеку от танцевальной площадки, прислонил меня к березовому стволу и поплыл жаркими губами по моему лицу. Над парком неслось пугачевское «Жди и помни меня», я слушала музыку и позволяла Антошке целовать мое тело.

Мне не было противно, но я не скажу, что с первого же момента испытала бурю эмоций, хотя мне нравилось медленно погружаться в опьяняющее чувство сладкого полета, которым судьба не так уж часто баловала меня.

«Милый, нежный мальчик, мне так легко с тобой. Так славно», — думала я и плыла в рассеянные по воздуху желтые и красные пятна осенних крон.

Я закрыла глаза. Мне очень хотелось просто забыться, отдохнуть от потрясений, сменяющих друг друга в моей бестолковой жизни. Антошка, осмелевший с моего молчаливого согласия, стал торопливо расстегивать рубашку у меня на груди. Он был неловок и суетлив, но это скорей от неопытности, чем от эгоистичного желания побыстрей получить удовлетворение.

Я взяла его за руки и некоторое время держала их в своих теплых, спокойных руках. Его дыхание вошло в ритм с моим, и он уже более мягко и осторожно расстегнул последние пуговки.

Тело мое налилось спелым соком струящегося восторга, и, когда ладони его чуть шероховатой и влажной кожей коснулись моих сосков, я задохнулась от накатившего возбуждения.

Вечер обволок нас сиреневым пледом раннего сумрака, и мы медленно осели в траву у высокого кустарника, охраняющего нас от постороннего взгляда.

Я освободилась от стеснявшего меня батника, и Антошка ловко снял его с моих плеч. Прохлада осеннего вечера не казалась мне обжигающей, тело, во власти блаженной истомы, напряглось, словно тетива натянутого лука, губы мои стали непроизвольно искать губы Антона, и, пока рты не слились в умопомрачительном поцелуе, со стороны могло бы показаться, что я хватаю ртом воздух, подобно рыбе, выброшенной на берег беспощадной стихией.

Антошка снял свою одежду и стал подсовывать мне под спину сначала куртку, потом свитер и, наконец, мягкую фланелевую рубашку.

Я обвила ногами его узкие бедра, играя пальцами рук на упругой попке, словно на клавишах пианино. Так и не сняв джинсов, мы волнообразно покачивались, тесно соприкасаясь лобками и жарко прижавшись грудью друг к другу. Я ощутила высокий бугорок под джинсами Антошки и стала расстегивать молнию. Антошка постанывал и терся о мою руку, наконец его разгоряченный член обрел свободу. Он вынырнул из брюк и уперся в мой голый живот.

Я перестала слышать голоса, перестала осознавать реальность происходящего, мои губы в стремительном порыве тянулись к этой твердой, пышущей жаром плоти.