Только в моих объятиях - Джо Гудмэн Страница 7

— К Уолкеру, — мрачно закончил он. — Было смешно, когда я понял это сам. И стало унизительно, когда поняли вы.

Смех мгновенно умолк.

— Ох, я вовсе не хотела… — Голос Мэри задрожал, когда она заметила, что глаза его вовсе не такие мрачные, какими были за миг до этого. Несомненно, он шутит. Утирая выступившие на глазах слезы, она продолжила:

— Я никому об этом не скажу.

— По-моему, ранее я уже условился с вами об этом, — напомнил он ей.

— Верно. — Девушка взяла было полотенце, но гость отобрал его у нее и принялся сам вытирать посуду.

Прислонившись к раковине, Мэри следила за ним, размышляя, каким это ветром его занесло в этот дом, почему он сбился с пути и что бы все это могло значить.

— На главном тракте везде есть указатели, — промолвила наконец она. — Усадьбу Уолкера очень легко отыскать.

— Там не было указателей, — возразил Райдер.

Мэри подумала, что это ложь, — указатель наверняка был. Однако это было важно только для нее, а вовсе не для Райдера Маккея.

Уже миновала полночь, когда Мэри выскользнула из дома и вновь направилась к пруду. На небе не было ни облачка. Сияние звезд и молодой луны слабо освещало узкую тропку, однако девушка и не подумала о том, чтобы прихватить с собой лампу. Она без труда бы нашла дорогу и в полной темноте.

Облаченная в одну лишь белоснежную сорочку, она, подобно призраку, пересекла зеленую лужайку, неслышно ступая по мягкой траве. Земля на склоне приятно холодила ступни, а в лесу ее ждал пружинистый ковер из осыпавшейся хвои. На берегу она застыла на мгновение, как делала это всегда. Как сделала это и сегодня утром. Это место являлось для нее святыней, здесь она обретала покой и новые силы и, попадая сюда, всякий раз благодарно молилась.

Стремительно спускаясь по каменной лестнице, Мэри распахнула ворот сорочки. Легкая ткань, колеблемая едва уловимым дуновением ветерка, приятно ласкала кожу. Перешагнув через упавшую наземь сорочку, девушка решительно прыгнула в воду.

Сидящий на противоположном берегу заводи Райдер Маккей ясно различил изящный изгиб белоснежного тела, почти беззвучно скользнувшего в чернильную толщу воды. Он твердил себе, что должен уйти, ведь Мэри так любит это место именно за его уединенность. А он уже второй раз вторгается сюда, и второй раз не находит в себе духу выдать свое присутствие. Райдер снова подумал, что надо уйти, но тут Мэри вынырнула и вскинула вверх гибкие руки. При виде этого зрелища на смену мыслям о том, что он должен делать, пришли мысли о том, что он станет делать.

Повернувшись на спину, Мэри легла на воду, поддерживая тело на поверхности едва заметными движениями ног. Вода оказалась намного теплее воздуха, и от этого кожа покрылась пупырышками, а соски набухли и затвердели. Стараясь согреться, девушка вновь нырнула и долго пробыла под водой, прежде чем снова выплыла на поверхность. Она могла различить собственное дыхание — легкое как облачко тумана… или сигаретного дыма.

Мэри улыбнулась. И что это ей приспичило рассказывать обо всем Райдеру Маккею? И болтать с ним весь день напролет? Убедившись, что Уолкера повидать невозможно, Райдер собрался было уйти сразу же после завтрака, однако Мэри настояла на том, чтобы он помог ей выполнить кое-какие работы по дому. Она видела, что гостя это нисколько не обижает — более того, он сам предложил ей выкрасить перила на крыльце после ленча. Об обеде они даже не говорили — вышло как-то само собой, что Райдер остался и на обед, а потом сидел с ней на крыльце, болтая обо всем на свете. Естественно, не ему, а Мэри полагалось знать расписание поездов, однако она почему-то не решилась напомнить гостю о том, что он пропустил последний поезд из Бейлиборо. Ни минуты не сомневаясь, что поступает верно, она предложила ему провести ночь в одной из пяти гостевых комнат, имевшихся в особняке.

Ей и в голову не могло прийти, что мысли о том, что Райдер находится совсем близко, в спальне, на другом конце коридора, не дадут ей заснуть. Мэри изнемогала от усталости, когда распрощалась с ним до утра, но, оказавшись у себя, принялась без конца ворочаться, гадая, удобно Райдеру в отведенной для него комнате или нет. Через полчаса она сдалась, поднялась с кровати и уселась на подоконник. Какое-то время она пыталась отвлечься чтением, однако звездное сияние за окном не давало ей сосредоточиться. Тропинка, ведущая к пруду, призывно темнела на серебрящейся от росы лужайке. И хотя Мэри просидела на окне еще добрых полтора часа, она знала, что лишь одно место может даровать ей покой.

Только на сей раз оно не будет столь безмятежным, как прежде, и дело тут не в Райдере Маккее. Это не его вторжение лишило Мэри сна. Мятеж разрастался в ней самой. И нигде в мире ей не суждено обрести покой, пока она не обретет его в собственной душе.

Мучительная тоска пронзила ее душу словно молния. Мэри казалось, что от этой неимоверной тяжести ей трудно дышать. Она по опыту знала, что не имеет смысла бороться с неодолимой тоской. Проще было подчиниться и переждать, и она нырнула поглубже, чтобы ласковая теплая вода смыла с лица горькие слезы.

Стараясь разглядеть Мэри, Райдер привстал. Девушка слишком долго находилась под водой. Райдер едва не бросился за ней, но тут она вынырнула и поплыла к берегу.

В неподвижном ночном воздухе он ясно слышал, как громко она дышит. До него не сразу дошло, что это не просто вздохи, а рыдания. Райдер повернулся, окончательно решившись уйти. Не следует вмешиваться — это дело ее и Господа. Он тут ни при чем. Ему тут нет места.

Но вместо этого Райдер обогнул пруд и остановился у распростертого на берегу тела. Протягивая ей рубашку, он произнес:

— Оденьтесь.

Видя, что ей самой не справиться, Райдер принялся помогать ей, после чего заключил девушку в объятия.

Сентябрь 1884 года, Нью-Йорк-Сити

Мэри пришла домой, чтобы написать письма. Почему-то в этот раз, находясь под крышей монастыря в Куинсе [3], ей никак не удавалось связно изложить на бумаге мысли. И хотя сестра Мэри Френсис привыкла считать монастырь своим домом еще с семнадцати лет — то есть вот уже тринадцатый год, — чтобы сосредоточиться, ей пришлось вернуться в дом, где прошла ее юность.

Особняк на углу Пятидесятой улицы и Бродвея без натяжки можно было бы назвать дворцом. Джон Маккензи Великолепный отстроил его сразу, как только понял, что деловой центр города сдвинулся из Манхэттена на север. В то время Центральный парк считался скорее деревенской окраиной, а их дом оказался единственным на всей улице — пыльной, разъезженной колее, лишь со временем превратившейся в одну из самых оживленных магистралей разросшегося города.

Внушительный, просторный особняк из серого камня стал домом для любовницы Джея Мака и пяти его незаконнорожденных Мэри. В высшем свете ходило немало пересудов, когда стало известно, для кого отстроен этот дворец. Матроны без конца ахали: ведь Джей Мак с женой жили совсем рядом. И как только ему не стыдно так поступить с бедной Ниной? И как той женщине хватает совести ходить с поднятой головой? Сплетни затихли лишь после того, как Нина умерла.