Кёсем-султан. Заговор - Ширин Мелек Страница 7

Хадидже-первая иногда казалась Кёсем свежим ветерком, разгоняющим гаремный зной, а Хадидже-вторая – средоточием этого гаремного зноя, когда вроде бы и не жарко, а даже самые выносливые падают в обморок, а рядом журчит, журчит ручеек, но воды нельзя испить ни капли. Потому Кёсем и использовала Хадидже-первую для опасных дел, дерзких и порой темных, а Хадидже-вторую – для пышных церемоний и изысканных бесед. Обеих Хадидже подобный порядок устраивал.

Порой Кёсем изумлялась тому, как же слепы те, кому положено быть зрячими если не по зову сердца, так хотя бы по долгу службы. Стоило любой из Хадидже уложить волосы так, как делала это сама Кёсем, накрасить лицо подобающим образом и облачиться в роскошные одежды, как замечать их отличие от почтенной валиде просто переставали. Словно иблис запечатывал людям глаза. До сих пор Кёсем была этому даже рада…

…Но не сейчас.

Стражник выпучил глаза, махнул рукой, сложив пальцы в охранном знаке, и пробормотал: «Ведьма! Клянусь Аллахом, ведьма!»

Кёсем лишь головой покачала. Вот ведь! Что за печальное зрелище эти людские суеверия! Словно и других поводов позлословить нет!

Евнух, кажется, считал точно так же – или попросту побаивался идти против могущественной валиде. Украдкой оглядевшись по сторонам, он буркнул:

– Ты бы, уважаемый, придержал язык, что ли… Не ровен час, сам понимаешь…

На сей раз знак, отгоняющий зло, сделал не только стражник, но и вельможа, торопливо пробормотав:

– Мы ведь ничего такого в виду не имели. Просто… люди болтают…

– Люди, – со значением молвил евнух, – не боятся с головой расстаться, как я погляжу. Ну а у меня голова одна. Пожалуй, пойду я, почтенные, у меня дел еще невпроворот.

Собеседники попрощались немного невпопад, и евнух ушел, на удивление бесшумно для своих лет и комплекции. Когда он проходил мимо шторы, за которой пряталась Кёсем, та почти против воли замерла и задержала дыхание. Затем сама себе удивилась – чего это она? Обычный евнух, таких в гареме тринадцать на дюжину. Она – великая хасеки, подлинная валиде и имеет право делать что угодно!

Ах, если бы это было правдой! «Что угодно» – какая чудесная сказка! Уехать бы сейчас из дворца, обнять Картала, обнять Тургая, поздороваться весело с подругой детства Башар… Даже Марты, и та готова принять Кёсем как сестру, несчастная женщина-чайка! И лишь сама валиде не в силах преодолеть собственное сердце.

Здесь, где каждый встречный норовит ужалить в спину, где нельзя доверять даже самой себе, растут ее сыновья. Здесь же, без права на свободу, останутся ее девочки, доверившиеся ей. И пускай они уже и сами способны за себя постоять… но слишком еще много тех, кто сметет фавориток бывшей валиде с пути, словно невесомую паутину, и не обернется. Разве что евнухам выговор сделает, что гарем не содержат в чистоте, а те бы служанок погоняли.

Оставшись вдвоем, стражник и юный царедворец одновременно выдохнули и заговорили, перебивая друг друга:

– Да я ничего такого…

– Да никто здесь в виду не имел…

– Просто люди говорят…

– Вот! Не мы – люди!

Кёсем задумчиво покивала своим мыслям. Еще раз послушала, «что люди говорят», – оставшись без более осторожного сотоварища, собеседники более не стеснялись. Узнала несколько новых историй, концовка у которых была весьма любопытной. Когда речь зашла о том, как валиде-султан летучей мышью выпорхнула в окно и «тот человек врать не станет, ему зять сказал, он служит в дворцовой канцелярии, а зять там такой человек – святой, ну почти святой!», Кёсем-султан решила уйти.

Думала было выйти и напугать сплетников до полусмерти, но не стала. Зачем? Они придут в себя и вновь распустят языки. Чего доброго, расскажут, как соткалась она посреди пустого коридора из дыма и заговорила, выпуская изо рта языки огненные. Только лишний раз в своем скудоумии убедятся, что валиде-султан – ведьма, и разнесут эту мысль по всему дворцу. Да и разве они одни такие? И не сосчитаешь ведь, сколько языков одновременно мелют по всему дворцу. А уж по Истанбулу сколько ядовитых слухов носится, так и вовсе представить страшно.

Разве что вырвать эти языки. Все, не все, но пару так точно. Это можно – хоть прямо сейчас. Халиме-султан так бы и поступила… поэтому ее несчастный сын недолго пробудет султаном. К счастью, у Халиме руки коротки. Иначе она давно бы утянула в пропасть со своим сыном и себя, и Кёсем, и ее сыновей… Может быть, даже всю Высокую Порту.

Этому не бывать. Трон Порты будет принадлежать потомкам Кёсем.

Но девочек все-таки предупредить надо, чтобы поумерили пыл. Хорошо, что они есть, без них нынче как без рук, но все же впредь следует согласовывать выходы. И следует не забыть повелеть сшить несколько платьев из одинаковой ткани, а то ведь стражник глуп, но глазаст – углядел, что платья разные, и сообразил, что за час вернуться в покои и переодеться почти невозможно. А ежели кто-то из Хадидже попадется на глаза человеку более сообразительному?

Впрочем, тут уже и неважно, глупец их увидит или умный. Важно, что слухи поползут. А ненужных слухов и без того ходит предостаточно. Решат, к примеру, янычары, что именно она заколдовала султана (с Халиме-султан станется подбросить такую дурацкую мысль), – что тогда? И Мустафу от беды не убережешь, и Оттоманскую Порту, если подумать, тоже. Ну и сама без головы останешься…

Собственная голова со временем интересовала Кёсем-султан все меньше, и ее, признаться, это пугало. Словно перестала она со временем рассматривать себя как человека. Как мать будущего султана и сестру нынешнего – да; как валиде, которая должна заботиться о своих фаворитках, – да; как правительницу могущественной страны – безусловно, а вот как человека… Это потерялось где-то в повседневной круговерти, среди интриг и ежедневного ожидания беды. Не для себя беды – для других; и это всего сильней заставляло бояться.

Где та смеющаяся Махпейкер, верная подруга и верная жена? Где бросившаяся в любовный омут с головой женщина? Нет их, как и не бывало вовсе. Словно Кёсем разглядывает картинки в гяурской книге про другого совсем человека, не про себя саму. Есть правительница империи, мать и сестра. А самой Кёсем давно уже нет.

И сейчас правительница и госпожа, заботящаяся о тех, кто доверился ей, будет исправлять ошибки этих доверившихся. Причем исправить ошибки нужно обязательно, а то головы полетят. Не только голова валиде, но и глупые головушки молоденьких дурочек, заигравшихся в ужасно интересную игру.

* * *

Двое стояли перед Кёсем, две юные красавицы, о каждой из которых поэт мог бы сказать:

Глаза Хадидже-первой смотрели пытливо, хоть губы и изгибались в чуть лукавой и притворно скромной улыбке, приличествующей девушке беспечной и недалекой, увлеченной лишь мыслями о том, как понравиться мужчине. Но уж Кёсем-то знала, что красавица умна не по годам и рассудительна, как не всякий диван ученых мужей может быть рассудителен. Время от времени Хадидже скромно опускала взгляд, показывая, как она послушна и скромна, и тогда любой мог увидеть трепет ее длинных черных ресниц – не зря подобные ресницы сравнивают со стрелами, разящими наповал, а черные брови – с луком, что выпускает стрелы в сердца ничего не подозревающих мужчин! О, если бы Хадидже-первая сумела стать следующей султаншей, как легко и охотно Кёсем уступила бы ей титул валиде!