Орел и голубка [= Коршун и горлица ] - Джейн Фэйзер Страница 7

Сарита постояла с минуту, осознавая степень самоотречения матери. Живя в племени, она будет стариться совсем одна, без родни, без близких, которые бы лелеяли и поддерживали ее. Конечно, о ней позаботятся, но она все равно будет чувствовать себя изгоем — женщиной без семьи.

И если Тарик захочет испортить ей жизнь, то вполне сможет это сделать.

Если он решит прийти сразу после ее побега, у нее не будет времени для того, чтобы скрыться.

Эта мысль не давала ей покоя. Чем скорее она уйдет, тем больше времени у нее будет. Она пойдет в Гранаду. Город достаточно большой для того, чтобы поглотить женщину, пока не утихнет погоня.

Сарита лихорадочно‑быстро завернула в платок те небольшие пожитки, которые у нее были. Их скромные сбережения хранились под лавкой. Кража была неслыханным в племени делом, но все предпринимали предосторожности от чужих. Сарита вынула содержимое кошелька. Там было два золотых экю. Она не возьмет их. Это было маленькое наследство, которое оставил Эстабан матери.

Но там было еще двенадцать серебряных пенни, венецианский дукат и два флорина. Она взяла только пенни, потому что у нее возникло чувство, что иметь слишком много денег будет еще хуже, чем слишком мало. С грабителями ей сталкиваться не хотелось бы. Лучше всего для нее будет, если она смешается с толпой в самых бедных кварталах города и будет выглядеть, как их обитательница.

Если она привлечет к себе внимание, то очень скоро окажется на рынке рабов.

Люди были повсюду, поэтому она не может рисковать, выходя из фургона с переднего входа.

Полуденная драма и сознание того, что она должна продолжиться, породили атмосферу какого‑то тайного волнения. Все бодрствовали, обычное спокойствие вечера было нарушено. Поэтому Сарита подошла к задней части фургона и осторожно отодвинула одну из досок. Когда‑то, будучи ребенком, она таким образом избегала соглядатаев, желая на рассвете уйти с мальчишками на охоту. С тех пор она ни разу не делала этого. Доска легко поддалась; она бросила свой узел на землю и он с глухим стуком упал. Сарита прислушалась, поблизости, казалось, никого не было. Луна была яркой, а между фургоном и оливковой рощей был короткий пустой участок.

У Сариты засосало под ложечкой, когда она подошла к дырке. Она сделает это. Выбираясь из фургона, она порвала платье и расцарапала себе бедро, но через секунду уже была в роще. Лунный свет сработал и против и за нее, по крайней мере, она видела, что берег пуст. Не дыша, она прислонилась к дереву, ей едва верилось в то, что ее побег удался. Но кругом была тишина: слышался только шелест цикад и пение дрозда. Отдышавшись, Сарита прошла через рощу, огибая лагерь. Из лагеря доносились звуки музыки, смех и запахи съестного.

Все, такое знакомое, оставалось позади. На мгновение ее охватила паника. Через секунду она позволила себе увидеть Сандро таким, каким он был, стоя за скалами и таким, каким стал — недвижимым — в смерти.

Сарита бросилась на дорогу. Внизу лежал город, она повернулась к нему. Ей захотелось побежать, но она понимала, что, пока ее не преследуют, силы ей тратить не стоит.

Абул Хассан сперва не мог поверить такому совпадению. Они с Юсуфом были неподалеку от входа в оливковую рощу, когда на дорогу, освещенную луной, скользнула легкая фигурка в том самом ярко‑оранжевом платье.

Юсуф молча указал на нее и Абул кивнул.

Затем он пустил, лошадь галопом, следуя порыву.

Сарита услышала стук копыт сзади. Первой ее мыслью было то, что это Тарик каким‑то образом обнаружил ее побег… не поверил ее матери… не захотел ждать еще два часа. Она побежала. Побежала, не оглядываясь. Потом она внезапно остановилась. Будь что будет, она все равно не сможет обогнать его. Сарита повернулась, окаменев, как кролик перед удавом.

Лошадь не принадлежала Тарику. Пока животное не остановилось рядом с ней, она думала только об этом. Ее схватили под руки. Узелок упал, вещи рассыпались на дороге, серебряные монеты заблестели в лунном свете. В следующее мгновение она уже сидела перед похитителем, крик застрял у нее в горле.

Абул крепко держал ее — одной рукой за плечи, а другой — за талию. Ощущение ее тела сводило его с ума. Он посмотрел ей в лицо. Глаза были полны гнева. Они были такими же, как днем, цвета влажного изумруда, и в них не было страха.

Рот ее был приоткрыт и, повинуясь инстинкту, он положил на него ладонь, предупреждая ее крик.

Ее зубы впились в его руку. Он почувствовал острую боль, но не отнял руку.

— Если ты пообещаешь не кричать, я отниму руку, — тихо сказал он по‑испански.

Мысли путались в голове у Сариты. Если она закричит, в лагере ее услышат. Хочет ли она, чтобы ее спасли и тем самым подвергли тому, чего она хотела избежать? Что бы это ни было, это было не тем, что она покинула. Она помнила его, этого человека с блестящими черными глазами, улыбку на его губах и руку, которая сейчас закрывала ее рот.

Что ему от нее нужно? Она чувствовала соленость его кожи. Так и не придя ни к какому выводу, Сарита разжала зубы.

Абул с облегчением помахал рукой. Он ослабил хватку, и Сарита мгновенно воспользовалась преимуществом и попыталась соскользнуть с лошади, все еще стоящей на дороге.

Абул стянул с себя плащ и обернул ее в него, так что, в конце концов, она оказалась запеленутой в него, как дитя.

— Спокойней, милая, — мягко сказал он, слегка ударив ее по щеке, — ты сделаешь себе больно, а я не хочу, чтобы это случилось. — Он все еще улыбался ей, позабавленный ее борьбой, но в улыбке его не было насмешливости. — Я приехал, чтобы купить тебя, — сказал он, — но только дурак платит за голубку, что летит ему прямо в руки.

Он тихонько засмеялся и развернул лошадь.

Сарита не двигалась. В складках его плаща она почувствовала себя против ожидания удобно, а то, что она не могла сопротивляться, странно успокоило ее. Она ничего не может сделать, но цель ее достигнута. Она совсем не была испугана. Может быть, она и сердится из‑за того, что ее похитили, но в данный момент все это как нельзя лучше соответствует ее планам. Никто не будет искать ее там, куда ее отвезут.

Юсуф подобрал ее вещи и поехал вслед за калифом и его гостьей.

Сарита въехала во дворец Альгамбра. Глаза ее расширились, когда они проехали мимо вытянутой руки Ворот правосудия, пять пальцев которой олицетворяли пять заповедей Корана. Она так ничего и не сказала. А что ей было говорить?

— Моя госпожа, Юсуф и господин Абул вернулись.

Айка вышла из транса, в котором находилась с тех пор как уехал Абул. Она повернулась к Нафиссе, стоящей в дверях.

— Отлично. Помоги мне уложить волосы, — она поднялась с оттоманки.

— Господин Абул уже пошел в свои покои?

— Не думаю, моя госпожа.

Айка задержалась на нижней ступеньке.