Князь. Записки стукача - Эдвард Радзинский Страница 7

Я строго велел плутовке перестать кокетничать с бедным сыном.

Проверил его секретер. У него в секретере – необыкновенный порядок. Среди аккуратно разложенных бумаг лежала женская туфелька.

Позвал его. Состоялся разговор, который так напомнил мне мой давний разговор с отцом.

– Я женюсь, это дело решенное, – сказал Саша.

– И она знает о решенном деле?

– Нет, пока стесняюсь ей сказать. Но я люблю ее.

– Прекрасное чувство. Надеюсь, ты понимаешь, что за всем этим последует?

– Конечно. Я решил отказаться от всех своих прав. Я намереваюсь, отец, перестать быть Великим князем. Я уже заготовил бумагу.

– Уже?

– Уже! С отказом от прав!

– От прав отказаться нетрудно. А вот как насчет обязанностей, дорогой сын? Волею Господа с рождением ты получил не только титул, но и обязанности. И если не дай Бог с братом что-нибудь случится, величайший престол будешь наследовать ты… Так что запомни раз и навсегда: ты, как и я, как и твой брат, мы все не имеем никаких прав, но только обязанности. Перед Господом и великой страной. Самое большое, на что мы имеем право, – гостинные интрижки, тайные страсти! – И я подытожил: – Разве я сам на престоле по доброй воле?.. Ступай! Княжну завтра же отошлют. Наш разговор окончен!

В тот последний день пребывания княжны Мещерской во дворце все и случилось…

Во дворец приехал сын моей сестры Коля Лейхтенбергский…

(Коля Лейхтенбергский – сын Великой княгини Марии Николаевны, родной сестры Александра Второго, и герцога Лейхтенбергского, сына Евгения Богарне – пасынка Наполеона… Так что в постели Марии как бы примирились давние враги.)

В это время мой Никс увлекался борьбой. Я тоже люблю борьбу – и мы с ним часто шутейно боролись. Оказалось, и Коля Лейхтенбергский увлекался борьбой. Никс немедля предложил ему схватку. Сказал Саше: «Побью француза! Устрою ему Бородино!»

Сразиться решили в Белом зале, на виду у мраморных богов. Саша пришел зрителем. Мой миролюбивый гигант не жалует не только охоту, он не любит и драку.

Я тоже пришел посмотреть на забавы молодежи.

Принц знал приемы. Но мой красавец Никс был ловок и смел. Сначала, правда, оба осторожничали, но вошла красотка Мещерская… Дворцовая полиция сообщила мне – негодяйка, конечно же, кокетничала с Никсом тоже…

Так что все тотчас преобразилось. Два самца, разгоряченные ее присутствием, начали драться всерьез… Наконец Никс поймал тезку на прием и ловко бросил на пол…

Саша с постоянной глуповатой улыбкой горячо зааплодировал – он гордился братом!

Коля Лейхтенбергский был в отчаянии. Я понял: нужно убрать раздражитель – и отослал княжну к Маше. Мальчики остались одни.

И тогда Никс придумал продолжить – доказать превосходство приемов борьбы над грубой силой. Он знал, что Саша драться ни за что не согласится. И решил действовать внезапно. Подозвал брата и в мгновение лихо захватил его шею – это был верный болевой прием… Но мой гигант, не ощущая боли, распрямился. Бедный Никс полетел в сторону – и со всей силы ударился об угол мраморного стола. Это был стол Бонапарта, государь Александр Павлович привез его из Тюильри после победы…

Наполеон отомстил через столетия – страшный удар о наполеоновский стол пришелся в позвоночник Никса.

Через пару недель к Никсу приехала невеста – принцесса Дагмар. Мы выбрали в невесты Никсу очаровательную дочь датского короля. Она некрасива, но очень мила и была совершенно влюблена в него… Она чем-то похожа на мою Машу, хотя Маша высокая, а Дагмар – кроха… Сходство в глазах. У Дагмар – тот же всепрощающий взгляд, который и должен быть у наших жен. Жен пылких мужчин из дома Романовых…

Дагмар хорошо скачет на лошади. Через несколько дней я устроил в ее честь охоту на лис… Никс привычно весело вскочил на лошадь, и тут лицо его искривилось от боли. Я спросил, что случилось, вместо ответа он пришпорил лошадь… Но вскрикнув… чуть не свалился с коня, с трудом усидел в седле. С тех пор он начал меняться на глазах – похудел, стал горбиться при ходьбе. Я, глупец, сердился, выговаривал, что «ходит стариком»…

И вскоре доктор Боткин пришел ко мне в кабинет…

Оказалось, от того удара развилось самое страшное – костный туберкулез. Чтобы не травмировать бедного Сашу, ему сказали, что Никс ударился во время борьбы с Колей Лейхтенбергским…

Правда, меня никогда не покидает несправедливая мысль: не было ли в этом жестоком броске моего гиганта скрытой, неосознанной ненависти к моему красавцу? «Брат мой – враг мой!»

Никса отправили лечиться в Ниццу… Ему становилось все хуже. Вскоре я получил телеграмму. К туберкулезу добавилось заболевание мозга. Дни Никса были сочтены, Саша отправился к нему… Я послал депешу в Копенгаген, и его невеста Дагмар тоже выехала туда.

Отправились в Ниццу и мы – всей семьей. Ехали с одной мыслью – приведет ли Господь застать его в живых?

Перед отъездом молились в Казанском соборе, чтобы Он дал нам увидеть сына… Летели на поезде с небывалой скоростью – в три дня и три ночи прибыли в Ниццу, так быстро никто не ездил. На перроне встречало множество русских с заплаканными лицами… Никса любили все.

Мы подъехали к вилле Бермон. Я вошел в его комнату, за мной Маша… Наш красавец лежал… с веселым лицом. Точнее, с веселой улыбкой на восковом лице… У кровати стояли Дагмар с матерью и мой гигант Саша.

Маша бросилась к нашему мальчику, Никс всех нас перецеловал.

До конца он был в памяти… Ночью у него сделался замечательный бред – он обращался к русскому народу с удивительными речами. Цитировал латинские изречения о долге самодержца и долге народа. Я клял себя потом, что не распорядился все это записать.

На исповеди он сказал, что чувствует за собой главный грех – недостаток терпения, грешное желание поскорей умереть.

Когда вошла Дагмар, сказал шутливо:

– Не правда ли, папа, она у меня милашка? – Так он пытался нас всех развеселить.

Уже завтра в шесть утра к нам прибежал его воспитатель граф Перовский:

– Кончается!

Никса рвало от мускуса. Дагмар, стоя на коленях, вытирала ему подбородок. Он держал ее руку. Рядом с ней стоял Саша.

Он сказал мне:

– Папа, берегите Сашу, он такой честный, такой хороший человек… – И обнял его голову одной рукой, а другой взял руку своей несостоявшейся жены. И вложил ее в ладонь брата. Потом говорили, что это придумали, – нет, это правда. Он все понимал про брата… и про нее.

Потом сказал доктору Боткину, кивнув на мать:

– Позаботьтесь о ней хорошенько, прошу вас…

Это была последняя его фраза. Я держал его руку, пока он уходил от нас…

Уже на следующее утро Дагмар сказала мне: