Розовая пантера - Ольга Егорова Страница 7

«…дочка директора, Эммочка, в сияющем клетчатом платье и клетчатых носках — дитя, но с мраморными икрами маленьких танцовщиц, — играла в мяч, мяч равномерно стукался об стену. Она обернулась, четвертым и пятым пальцем смазывая прочь со щеки белокурую прядь, и проводила глазами коротенькое шествие…»

Бесшумно открылась дверь.

— Алеша?

Он опустил раскрытую книгу на грудь.

— Что читаешь?

— «Приглашение на казнь».

— Ну читай, читай. — Анна Сергеевна любила Набокова. — Ты Людочке-то позвонил?

— Позвонил.

— «Приглашение на казнь» ты уже читал вроде… Дай-ка я тебе шторы задвину. — Она прошла в комнату, остановилась возле окна. — Перечитать, значит, решил?

— Да, вспомнить кое-что…

— Ну читай, читай, — снова повторила она, постояла немного и, собравшись выйти из комнаты, заметила вдруг портрет на полях газеты, взяла в руки, поднесла к близоруким глазам. — А это кто?

Алексей молчал некоторое время, думая о том, что он сам, если разобраться, понятия не имеет, кто это. Кто она такая, откуда взялась — да и есть ли на самом деле?

— Это я так… Иллюстрациями баловался. Это Эммочка, помнишь, дочка директора тюрьмы…

— Эммочка? — Анна Сергеевна продолжала пристально вглядываться в абрис.

— Похоже?

— Не знаю, — задумчиво ответила мать. — Та вроде совсем маленькая была, девочка. А эта скорее на Лолиту похожа. Ладно, Алешка, спокойной ночи. Что-то у меня голова разболелась, пойду, лягу.

— Спокойной ночи, мама. Значит, говоришь, больше на Лолиту похожа?

— Ну да.

Анна Сергеевна закрыла дверь. Алексей некоторое время прислушивался к ее шагам, потом услышал, как щелкнул в родительской спальне выключатель.

— Вот и поди-ка разберись, на кого ты похожа. — Он снова поднялся, искоса глянул на портрет. Закрыл книгу, поставил ее на полку и принялся стелить постель.

Предстоящий день обещал быть таким же серым и скучным, как и предыдущий. Правда, погода немного наладилась: небо не было голубым, но и не свинцовым, ветер — теплым, и, казалось, пары солнечных лучей хватило бы для того, чтобы получить все основания причислить этот день к погожим. В окне на фоне безрадостно-серого неба покачивались из стороны в сторону абсолютно голые и серые ветки деревьев, как гигантские высохшие веники, торчащие из оконной рамы, как будто из нее, а не из земли произрастали эти угрюмые чудища.

Алексей стоял возле входа в вестибюль, равнодушно взирая на родителей первоклассников, которых он по идее был обязан не пускать в здание школы. Но родителей, он это знал, ничем не остановишь, и если он сейчас остановит хоть одного, то образуется такая пробка, что вовеки не рассосется. Поэтому Алексей смотрел на свои утренние обязанности сквозь пальцы, лишь для виду через определенные промежутки времени достаточно вяло повторяя:

— Родителям в здание школы нельзя. Оставляйте детей в вестибюле, — и вздыхал, задумываясь о тщетности своих усилий и суетности бытия.

Прозвенел звонок, толпа стала редеть — теперь она в основном состояла из старшеклассников, которые, несмотря на свое очевидное опоздание, не выказывали никаких признаков беспокойства, потихоньку шнуровали кроссовки, девчонки непременно пялились в небольшое зеркало возле гардероба, придирчиво оглядывали себя, поправляли прически, — Алексей с интересом человека из другого мира наблюдал за их движениями, искренне не замечая разницы между прической до всех этих манипуляций и после. Но разница эта, по-видимому, была, потому что девчонки от зеркала отходили вполне удовлетворенные и довольные собой. Спустя пять — десять минут последние опоздавшие потихоньку поднялись наверх, и Алексей снова остался в вестибюле один.

От этой работы на самом деле можно было сойти с ума. Целый день напролет сидеть и глазеть по сторонам, не оставил ли кто-нибудь в вестибюле сумки или пакета, в котором может оказаться несколько килограммов тротила, выискивать среди проходящих лиц подозрительных, проверять пропуска у преподавателей. Быть готовым ко всему… Непонятно к чему. Утром, по дороге в школу, Алексей купил в киоске газету с объявлениями о работе, твердо решив подыскать для себя что-нибудь более… «Что-нибудь более… более приемлемое, — сознание наконец выдало подходящий по смыслу вариант, — в конце концов, мало ли возможностей приложения силы для настоящего мужчины у нас в стране…»

Он разложил газету на столе, оглядевшись по сторонам, — читать на рабочем месте вообще-то было запрещено, но, кроме лиц из администрации, иных свидетелей нарушения порядка не было, а если таковые и появятся, то он, пожалуй, успеет заблаговременно запихнуть газету в ящик.

Первые страницы пестрели объявлениями о поисках работы. Затем пошли предложения — Алексей старался вчитываться внимательно, но чем больше он читал, тем более им овладевала тоска. Наконец, не выдержав, он отложил газету в сторону, снова припомнив любимое выражение начальника погранотряда: «Те же яйца, только в профиль». Грубовато, но очень метко сказано. Что ж, придется, пожалуй, заняться своей непосредственной работой. Благо, на этот раз лестница была совершенно пуста, можно было пялиться на нее сколько душе угодно, чем Алексей и занялся. Он смотрел на лестницу, а мысли блуждали, перескакивая по воображаемым ступенькам — вверх и вниз бесцельно.

«Может, заболела. А может, просто прогуливает. Ну не может же быть такого, чтобы я ее проглядел. Ведь только этим и занимался, что искал ее взглядом в толпе. Неужели пропустил?»

Словно прочитав его мысли, она внезапно распахнула дверь и появилась в вестибюле. Еще более лохматая, чем накануне, если такое вообще было возможно. С заспанными, припухшими ото сна глазами.

«Сто процентов, даже не умывалась», — подумал Алексей, продолжая с заметным интересом наблюдать за ее действиями.

Она вытащила из сумки кроссовки, бросила на пол, сняла ботинок, постояла на одной ноге, сверкнув розовой пяткой, обтянутой прозрачным капроновым носком, наклонилась, зашнуровала, обернулась к нему:

— Привет.

Она так и стояла, вполоборота, на одной ноге — ботинок, на другой — кроссовка, второй ботинок в руке. Потом опустила ботинок в пакет и зачем-то пригладила волосы.

— Привет, — ответил он, чувствуя легкое оцепенение от созерцания всего этого невероятного беспорядка. Невозможно было себе представить, чтобы в реальной жизни девчонка, неумытая и непричесанная, с опухшими глазами и непонятно во что обутая, могла казаться настолько обворожительной.

— Вот, опять проспала.

— Это я уже понял.

Она наконец закончила переобуваться, перекинула уже знакомым движением сумку через плечо, бросила короткий взгляд в зеркало, поправила кофточку, даже не подумав о прическе, и вихрем пронеслась мимо него.

— Ты куда? — бросил он ей вслед.

— На немецкий! — донеслось уже сверху, и она снова скрылась из поля видимости.